Умка, она же Аня Герасимова, — частый гость в нашем городе. Более того, в свое время именно у нас прошли одни из первых гастролей ее тогдашней группы «Умка и Броневичок». Когда заходит речь об Умке, пожалуй, одно из первых понятий, приходящих на ум, — простота. В ее стихах (которые она с позиции филолога предпочитает называть стишками) и песнях нет вычурности и «умствований», а для определения происходящего вокруг всегда находятся самые простые и понятные слова.
Когда не так давно распался ее «Броневик» (выросший до этого, в свою очередь, из «Броневичка»), то группу, наполовину состоящую из новых людей, она, так же не мудря, назвала «Умка и Новый состав». Правда, в Саратове в этот раз Умка выступала в акустике, с участием своих друзей. Электрическое же выступление с новым составом предварительно намечено на декабрь.
Перед выступлением в клубе Machine Head корреспондент «Свободных новостей» встретился с Умкой и поговорил с ней о том, как сейчас проходят ее концерты, о ситуации с Крымом и отсутствии новых песен.
— Расскажи немного о тех людях, с которыми ты сегодня выступаешь.
— Лена Ипанова — это мой замечательный друг, мы знакомы много лет, она из Перми, играла в свое время с Женей Чичериным в группе «Хмели-Сунели». В порядке дружеского джема мы отыграли уже несколько концертов — она просто приезжает в какой-нибудь город, где я выступаю, и мы устраиваем такой совместный сейшн. Сейчас ездили в Питер, теперь вот решили в Саратове сыграть. И Андрей Таюшев — мы с ним на пару сыграли уже несколько десятков концертов в разных городах, в том числе в Европе.
— А как дела с твоим новым составом, по поводу которого было столько переживаний?
— Мы с новым составом сыгрались очень быстро: они с первой же репетиции взялись за дело. Играют очень крепко и хорошо. Это настоящее счастье: я очень огорчилась, когда у меня развалился мой прежний состав, думала, что вряд ли возможна какая-то замена...
— В своей автобиографии на сайте ты пишешь, что для первых выступлений «Умки и Броневичка» в середине 90-х была характерна расслабленная атмосфера, «режим песочницы» — то есть просто ребята собрались и решили поиграть друг с другом, и даже как-то неудобно брать за это деньги. Сейчас эта атмосфера сохранилась?
— Нет, сейчас все по-серьезному. Там, где группа — все отрепетировано, все четко, «как у больших». То есть, конечно, у музыкантов есть элемент импровизации, но в песнях, темпах и ритмах никто не путается. А там, где я одна, — это совсем другая история.
— Ты замечаешь, как меняется публика, атмосфера в зале? Допустим, за последние несколько лет?
— За последние несколько лет — нет, а, скажем, в сравнении с временами двадцатилетней давности — да, потому что в какой-то момент было очень много публики из последней хипповой волны, они меня считали, так сказать, своим рупором. Их было очень много на концертах, мы их пускали бесплатно, там было очень много моих знакомых, а потом все это сошло на нет, как это обычно бывает. Сейчас такое ощущение, что приходит очень много новых людей. Появились в большом количестве люди, которые знают о нас из интернета, приходят на концерт и остаются «живьем» — они привыкли все воспринимать из компьютера, а здесь они видят, что есть что-то живое, и начинают в этом активно принимать участие. Я этому очень рада.
— Знаю, что не последнюю роль в твоей личной и творческой судьбе сыграл город Севастополь. Вся эта история с Крымом как-то на твоей жизни отразилась?
— Пока там был энтузиазм, мы туда не ездили, нам было неинтересно. Сейчас этот энтузиазм поутих, можно опять ездить и в Москву, и в Крым.
— То есть размахивание флагами там уже прошло, ты считаешь?
— Конечно. Я вообще очень не люблю размахивания флагами по какому бы то ни было поводу. Поэтому сейчас я не еду на Украину — жду, когда у них тоже поуймется энтузиазм, тогда приеду к ним с удовольствием.
— А как ты можешь прокомментировать проблемы, которые возникли у некоторых музыкантов после того, как они публично озвучили свою позицию по украинской проблеме, отличающуюся от официальной российской?
— Мне кажется, что это пиар, никаких проблем у них не возникло, продолжаются концерты, и никому они в качестве политической силы не нужны и не интересны. Я не вижу, чтобы у кого-то были проблемы: перекрыли кислород, закрыли концерты... Как известно, все — пиар, кроме некролога.
— Ну вот, к примеру, у Макаревича отменились концерты...
— Я могу допустить, что он честно высказал свою позицию и он действительно такого мнения придерживается. Но все остальное — что от этого как-то пострадало его реноме — я в это совершенно не верю, честно говоря. Но мне вообще это не интересно: эта сторона жизни для меня абсолютно закрыта...
— Сейчас некоторые (как и всегда в смутные времена) начинают говорить о том, что надо эмигрировать, уезжать. Тогда, получается, у тебя внутренняя эмиграция?
— Ничего подобного. Наоборот, я здесь всеми руками и ногами.
— Но ты не любишь политические, экономические темы...
— Так нелюбовь к политическим темам не означает внутренней эмиграции! Мне кажется, что внутренней эмиграцией занимаются как раз те люди, которые активно высказывают свою позицию — сегодня эта эмиграция внутренняя, а завтра внешняя.
— То есть они таким образом себя готовят к эмиграции внешней?
— Очень может быть. Когда начался энтузиазм с обеих сторон (а я подчеркиваю, что этот энтузиазм как с одной, так и с другой стороны мне не близок и я его не разделяю), мне захотелось как можно меньше присутствовать на тех территориях, где он есть, и я несколько месяцев не возвращалась в привычные для себя места обитания. Мне это довольно тяжело далось. К сожалению, я не могу жить за границей, даже если бы мне этого очень хотелось — у меня тяжелый случай ностальгии, я начинаю просто погибать. Поэтому для себя я не рассматриваю такой возможности.
К счастью, никакой необходимости в этом нет. Я здесь вполне нужна тем людям, для которых я пою, и все политические движения кажутся мне в известной степени высосанными из пальца. Есть очень серьезные экономические проблемы у России и у Украины, есть желание со стороны власть предержащих решать эти проблемы политическими методами, но я надеюсь, что мне никогда не придется высказывать своего отношения к этим вопросам.
— То есть сейчас есть возможность, живя в России, заниматься тем, чем считаешь нужным, и при этом иметь отличную от официальной позицию по каким-то ключевым вопросам?
— Я очень надеюсь, что то, чем я занимаюсь, никакого отношения к политике не имеет. И мне бы очень хотелось посоветовать вообще всем людям поменьше обращать внимание на эту сторону жизни. Чем меньше мы кормим своей кровью этих вампиров, тем нам будет легче ужиться в нашей небольшой творческой нише.
— Немного философский вопрос: что такое для тебя свобода?
— Да не знаю... Внутреннее самоощущение. Надеюсь, что мне никогда не придется размышлять о том, что такое свобода, находясь в позиции несвободы внешней. Во многом все эти политические проблемы являются спекуляцией на искренних чувствах людей, которые просто не могут разобраться, и я почти уверена, что те, кто решает эти вопросы на более высоких уровнях, решают их совершенно не так, как это потом подается средствами массовой информации для нас с вами — для тех, кого они считают быдлом. Просто советую всем нормальным людям никакого внимания на СМИ не обращать.
— Вернемся к музыке. В прошлую нашу беседу ты говорила, что не хочется никаких новых течений в музыке, пусть все остается как есть. То есть ты согласна с тем, что все новые течения, которые появляются, это слегка модернизированные старые?
— Не хочется, конечно. Что касается новых течений — я не слушаю новую музыку, поэтому я на самом деле некомпетентна в этом вопросе. Я ничего не знаю о новой музыке — может быть, я неправа, но я просто этим не интересуюсь.
— Насколько я понимаю, у тебя сейчас некоторые проблемы с новыми песнями?
— У меня нет с ними никаких проблем, у меня просто их нет и все.
— Это тяжело переживается, когда их нет?
— Ну, нет их и нет, что теперь делать, мало ли... Если человеку, я извиняюсь, отрезало ногу трамваем, то у него просто нет этой ноги и все.
— Зато в этот период ты снова вернулась к активной литературной деятельности. Можешь рассказать о книгах, вышедших за последнее время?
— Я сделала книгу воспоминаний своего папы со своими комментариями и предисловиями, очень рада, что это наконец произошло. Это была трудная и длинная работа. Сейчас я делаю книгу воспоминаний деда Бори Канунникова (бессменный гитарист Умки. — Авт.), он был морским офицером. Это совсем другой человек, с другим опытом, очень интересным и новым для меня. Я перевела несколько книжек стихов с литовского языка...
Но вся эта работа никак не связана с сочинением песен. Точно так же, как сочинение песен не зависит от того, где ты находишься, идешь ли ты по улице, спишь или ешь, сыт ты или голоден, одет или раздет-разут и так далее. Просто голова или в состоянии произвести этот продукт, или нет. Если в состоянии — большое ей спасибо. То есть это не то, что я сижу с гитарой или листком бумаги и пишу, — это просто приходит в голову и все. Куда оно потом уходит — я не знаю. Егор Летов десять лет песен не писал и при этом никаких книжек не делал.
— Он в этот промежуток выпустил книгу стихов...
— Наверное, он просто собрал стихи, которые написал, и выпустил. Но это не имело отношения к тому, что он не писал песен. Очень многие авторы в какой-то момент перестают писать песни, потом могут опять начать их писать, потом опять не пишут... Это не зависит ни от внешней, ни от внутренней ситуации, это просто вот так.
— В общем, остается только ждать?
— Или не ждать... Я больше не переживаю на этот счет. Когда я выпустила «Веселую жизнь», я сразу сказала, что это мой последний альбом. Когда-то ведь это должно закончиться? Теперь — просто жить, играть, выступать — заниматься тем, что получается. И не пытаться вымучивать из себя то, чего нет.