Перевела с литовского А. Герасимова
Москва, ОГИ, 2014
Вместо предисловия
Антанас А. Йонинас (А., потому что его отец, Антанас Йонинас, также был известным поэтом) принадлежит к моему любимому поколению — тех, кому сейчас 60. Эти люди, опоздавшие на "оттепель", выросли, зная: будешь верен самому себе - не увидишь ни славы, ни денег, и были полностью готовы к такой судьбе. К счастью (возможно, отчасти благодаря этой коллективной уверенности, дело повернулось иначе. Его негромкий музыкальный голос, кажется, не подвержен разрушительному воздействию окружающей среды. Он не трибун, не воитель, не глашатай. Но, как сказано у него самого, —
Зато слежу, как тихо, точно
Мне жемчуг капает в ладонь.
Не отзываясь на сиюминутные катаклизмы, он, несомненно, один из тех, о ком, по слову Пастернака, "внуки скажут, как про торф: Горит такого-то эпоха". По легенде, поколения литовских студентов, эстетов, художников и даже поэтов читали его стихи девушкам, желая добиться взаимности. ("Прикладные стихи", — невозмутимо улыбается он, когда говоришь ему об этом). Однако широкая официальная известность пришла к Йонинасу уже после так называемого "развала Союза", так что по-русски его книги никогда еще не выходили. Хочется восполнить этот пробел.
А. Г.
Забывши и язык и место встречи
в долину тишины они спускались
и за одним шагала тень собаки
а за другой летел притихший ветер
они спускались с двух концов вселенной
и ниспадали как листва сухая
и выпрямляясь им трава шуршала
как будто бы под легким дуновеньем
ночь выпила их пепельные лица
от странного напитка опьянела
и обняла их нежно и несмело
они уснули чтоб друг другу сниться
узрели неба незапятнанные дали
и больше уж не встали
Такая ночь что шел бы сам не свой
забыв про все вопросы и ответы
и ветер будет плыть над головой
от заблудившейся в мирах кометы
и одиночество одно согреет душу
когда другие в двух шагах шагают
и дышат рядом а тебя не слушают
как будто у тебя судьба другая
такая ночь что темною корою
деревья от людей тебя укроют
они одни с тобою заодно
и чистый голос свой отдать готовы
чтоб только им тебя утешить снова
но это ненадолго все равно
Как молится море и мается
люблю его гомон немой
как камни трещат и ломаются
устав от болезни морской
и ночь кипарисом увенчана
в тумане гудит голосами
как будто плывут по ней женщины
с светящимися глазами
люблю этот гул тишины
зовущий из сонной страны
на праздник далекий с собою
так грустно и так хорошо
что кажется шел бы и шел
вдоль кромки зубчатой прибоя
На медных травах помнящих спиной
шаги усталого Орфея
как звук серебряного рога под луной
дорожка лунная белеет
пока и рай и ад еще бывают
и нет потерь и не боишься смерти
пускай земли сиянье укрывает
немую лиру и немое сердце
ночь одинока но настанет утро
мы и не чувствуем как голос обретаем
и исповедуемся им кому-то
и в нас уже сады не расцветают
и солнце новое на небосклоне
как серый пепел падает в ладони
Ленивый ветер за ракушечной волною
волочится и вскользь свистят пески
в осоке что пятнает сединою
скалы прибрежной твердые виски
о берег бьется горькая волна
и берег встрепенувшись точно птица
не понимает где граница сна
и чье ему прикосновенье снится
а ветер наполняет наши вены
и на хвосте стремится унести
обрывки памяти как клочья пены
и горькая вода в твоей горсти
лишь солнца слабый луч туда впусти
волшебные пророчит перемены
Ты припомнишь как падает дождь
как шныряют летучие мыши
перед ним и швыряют на крыши
и на головы нам темноту
ты припомнишь как падает дождь
как вещает намокшая хвоя
у лица твоего простирая
молчаливые речи свои
ты припомнишь как падает дождь
как в окне на опушке лесной
светит звездочка лампы ночной
ты припомнишь как падает дождь
как летят эти капли из тьмы
словно я — словно ты — словно мы
Легко как на траву ложатся тени
войди ко мне где тихо и темно
и спящее цветущее растение
поставь на бледное окно
пусть в воздухе цветочный запах тает
как таяли надежды наши
пусть полнится им комната пустая
как мы наполним наши чаши
и от хмельного запаха хмельные
мы будем пить слова свои немые
слепую волю встреч и расставаний
вино вины и истины иные
тут ничего не изменить словами
они гораздо больше чем мы сами
Над городом высоким в небе вышит
след голосов замолкших навсегда
их башни сторожат и кто их слышит
навеки вхож в замшелые врата
в то лунное сплетенье переулков
где перышко парит под фонарем
как голос твой парил легко и гулко
когда гуляли мы с тобой вдвоем
обнявшись в этой зыбкой темноте
а ныне мир не тот и мы не те
и все не то и все на грани фальши
промозглый ветер гасит фонари
все портится снаружи и внутри
все хуже и дороже что же дальше
Пусть видит день входящий к ним в окно
что ложе их легчайших снов полно
и первый луч что так горит и жжется
тревожить сон их поостережется
пусть лилия раскрывшись на груди
в ночной росе — смотри не разбуди —
белее белого в рассветном свете
как будто бы она одна на свете —
но и она умчится по реке
булыжник набережной лепестками гладя
глазницами пустыми глядя
туда где утро в дальнем далеке
где лилии цветы свои сложили
и где мы жить должны как прежде жили
Все то что утешает нас теперь
не свято не прекрасно и не вечно
и все мои мольбы к тебе поверь
не стоят твоего словечка
но звоном полня комнаты глухие
нам лира шлет ответ из темноты
не смеем плакать — блеклые цветы
роняют наземь лепестки сухие
и бьется раскаленная луна
в окно где занавеска лишь одна
меж ней и нами слабая преграда
и мы мольбе послушные немой
пронизаны мучительной луной
и больше боли горькая награда
Как пуст и черен улицы скелет
как кости дождь ему перемывает
и в кровь мою сквозь кожу проникает
и длится одиночество сто лет
и твердь небесная сливается с земной
и мокрый ветер спутался с кустами
и месяца холодными устами
умерший город говорит со мной
и мне бы затеряться заблудиться
средь этих улиц отвернувших лица
но ты забыла как их там зовут
а мне бы никуда от них не деться
ведь там воспоминания живут
и дышат точно спящие младенцы
Мне отписал когда-то родственник богатый
все облака на небосклоне
поныне небо капает по капле
на холмик мой зеленый как в ладони
я юность вспоминаю без печали
когда скитания потери и разлуки
меня веселой жизни обучали
да видно мало было той науки
под старость я решил что что-то знаю
по пяткам била камнем мостовая
роняя хлеб рука моя дрожала
и как только меня не называли
и где только меня не пригревали
владел я небом разве это мало
Солнце каплями каплет на снег
чтобы в круглую ямку скатиться
где сумеет расплавленный свет
в мерзлый катышек превратиться
сколько хрустнуло их под ногой
этих катышков серых как камень
когда шли мои мысли домой
но не ты непослушная память
и с сугроба что солнца работой
скоро будет уже уничтожен
вижу я приближается кто-то
тот кого и назвать невозможно
что же вспомнить вернись и взгляни
как сверкают прошедшие дни
Зима вковала птицу в небо влет
и вместе с небом наземь пала птица
мороженого утра тонкий лед
мне не поможет от зимы укрыться
я из ветвей стеклянный вил канат
плел сеть из туч стеклянных — бесполезно
одни осколки на земле лежат
и их не растопить вином железным
я ломаные льдинки грел в горсти
но руки таяли а лед не таял
а серых туч приземистая стая
уже и нас грозится увести
глядел как бьется подо льдом вода
и думал: ты исчезнешь навсегда
Всегда мечтал склоняться я над книгой
в лесу в горах скитаться до седин
но жизнь как белка в колесе пропрыгал —
всегда один и никогда один
меж мельницей семьей и лесопилкой
как будто сам себе не господин
был дел бесцельных скучною копилкой —
всегда один и никогда один
ведь смысла нету и в самой вселенной
лишь в смерти смысл таится вожделенный
так и живем пока не вышел срок
все чашу эту пьем пока не кости
теперь среди надгробий на погосте
я как и прежде одинок
Шитье оставив в кресле у огня
опять брожу по парку целый день я
цветущее лишь раз чудесное растенье
сегодня поразило там меня
все дети разлетелись из гнезда
в Берлины в Риги и за океаны
не пишут писем да и я не стану
не знаю даже и писать куда
под ивой у запруды где когда-то
теряли девки голову с солдатами
сижу одна по своему обычаю
кривая ива смотрит в водоем
ты помнишь одиночество вдвоем?
в нем как-то не было того величия
Цветет миндаль наотмашь бьют слова
в кривое зеркало воспоминаний
корабль пойманный волною пьяной
как раковину размозжит скала
цветет миндаль блестит дороги леска
под птицами летящими на север
и дикая вода в морских расселинах
об камни точит яростное лезвие
цветет миндаль: и убивая стражу
чья крепость на глазах разваливается
нам предлагает иллюзорную реальность
хотя б на миг: но как неосторожны
слова что обещали быть неложными
цветет миндаль и вянет сразу же
Не знаю правильно ли жил я но старался
алтарь украсить и подправить крышу
с людьми простыми знаться не гнушался
хотел чтоб каждый истину услышал
открыл ли я кому глаза не знаю
возможно что кому-то и помог
терпенье потеряв закрывшись на замок
сидел один с бутылкою вина я
бывал порой и празден и рассеян
но сколько мог я слово в души сеял
а вот взошел ли мой посев — Бог весть
различных истин на земле не счесть
но все они умолкнут под венками
и каждую могильный скроет камень
Здесь все в порядке строгом и простом
могилы как буханки на столе
здесь пахнет влажным земляным теплом
для тех кто нынче ходит по земле
грохочут неба гулкие просторы
и ветер с моря гонит сумрак млечный
и валит сосны глядя на которые
ты сознаешь насколько ты невечен
обманщица любовь, трудов отчаянье
мир сотворив я радовался втайне
не вам понять меня не вам жалеть
всем обладал на сей земле я
и жил и умер не жалея
и ничего отнять не смела смерть
Я не прощу тех кто спасал меня
тех чьею милостью я жив остался
я не прощу всех тех кто так старался
- - - - - - - - - Дня
еще с лихвой хватило бы на всех
мальчишка за окном носился
от снега свежего бесился
я думаю что в этот снег
вернуться было бы вполне возможно
в ту ярость детскую что вложена в снежок
а умереть как раз довольно сложно
и я не верю тем кто мне помог
и не поверю тем кто мне поможет
ведь я в своем уме
прости им — Боже
Я могу не кричать в темноте
в ней живу уже столько лет я
есть другие миры не те
не одни километры света
где магнолий лиловый огонь
согревая лижет ладонь
математика лезет ко дну
в непроглядную глубину
не солгав сказать не хочу я
что прилив океана чую
(хоть и так говорят бывает)
никому не верить, выходит?
но бессмысленная мелодия
крик неслышный перекрывает
На губах застыла тишина
все что можно сказано давно
собраны ненужные слова
и в колодец брошены на дно
а в глазах усталых пустота
зеркала глядятся в зеркала
а над головами высота
в сером небе вечная зима
нет желаний ни в душе ни в теле
мы забыли все чего хотели
будем падать долго далеко
я не знаю есть я или нету
и менять не хочется все это
и уже не страшно а легко
Я птиц не слышал только шел и шел я
тащил свой груз усталыми руками
и каждый день встречал как день тяжелый
и каждый час катил как тяжкий камень
я на Голгофу брел путем знакомым
привычный страх зиял пустыми гротами
считал свободу сумасшедшим домом
где за инакомыслие на трогают
вся жизнь была мне перевал постылый
который надо одолеть пыхтя
и вот смотри дитя
теперь над этой скучною могилой
не слышно птиц лишь беглая вода
журчит из ниоткуда в никуда
Бескрайнее мерцанье звезд
будто под мельницею вечной
вода с деревьями беседует
в Литве: послушай человече
береза бережет добычу
поет скелетик певчей птицы
и падает что твой паромщик
в пустую реку совершенства:
- прощай любимая страна — осталось
в зрачках ослепшей головы
еще удерживающей корону
пылает мельница — как будто бы поэт
творец творит небесный свод — и вместо
небес — лишь место где горящий занавес
дымится
Что существую — ей признаться не решусь.
Она ведь море, так что ей виднее.
А я не человек, не мне тягаться с нею.
Ее и не было. Если была — страшусь.
Ирония — игра небесных туч!
И я играю с теми, кто советует
хвататься за соломинку, за веточку,
за паутинку, за последний луч
ума безумца, что грозится: проглочу
потопа грохот водосточный,
громокипящий камень и огонь —
я так не смог бы, да и не хочу.
Зато слежу, как тихо, точно
мне жемчуг капает в ладонь.
Гляди как Купидон из-за сирени
любуется на медленный закат
как царствует неспешное горенье
как изменяется за кадром кадр
как расправляет листики трава
и как вступив в вечерние права
с нее пылинки смахивает ветер
налившиеся кровью в алом свете
и меркнет в каждой солнечной пылинке
улыбка Купидона золотая
и день рассыпавшийся на былинки
развеивается и тает
лишь с яростью рекламного плаката
горит витрина парфюмерного заката
Время вышло сезон закрывается
нет движения пусто в кондитерских
город чистит себя как аквариум
словно кладбище перед Родительской
небосвод — перевернутой кружкой
и в свинцовой дали не спеша
осыпается шар воздушный
фейерверком чешуек шурша
вот опять рецидив обострение
иллюзорное изменение
снова в тот же капкан полезай
моют плащ мой небесные воды
и глядятся в унылые своды
снулой рыбы пустые глаза
На чердаке мой добровольный плен
до мая дни сосчитаны у пленных
остался тут из всех подарков ценных
лишь только скуки полиэтилен
помешанный старик закроет ресторан
мелькнет фонарь и тьма наступит мигом
и разве важно кто подаст мне книгу
какая из Амалий или Анн
в глаза ей не смотрю смотрю в окно
все истины одно и все равно
которую поведает Мефисто
с душою Фауста кому когда
а что еще? да ничего
ах да
на завтра вызвал трубочиста
Высоких сосен красные стволы
застыло озеро белесым оком
и неба серого привычный кокон
ни слова о тебе не выронит из мглы
урочного дождавшись часа
ты снова заберешься на чердак
где чувств остывших плесень и бардак
и вообще вещей ненужных масса
на старой фотографии семьи
в мальчишке узнаешь черты свои
сидишь в раздумьях о свободе воли
порядок слов бессмысленно вертя
и женщина на лестницу взойдя
застыла. хоть бы разозлилась что ли
Идут ко дну в потоке невесомом
былых времен тяжелые куски
и в повседневном ритме незнакомом
все больше отчужденья и тоски
как старые часы с беззубыми колесами
показываю время как музей
иду с дождем не мучаясь вопросами
считать могилы умерших друзей
пусть состраданье на денек осталось
пусть рамы на зиму позатыкала жалость
лохмотьями чернеющих небес
но мчит опушкою собака ледяная
и как луна из тьмы тоннеля с лаем
несется паровоз наперерез
Последний лист трепещет в небе стылом
попал к ветвям в расставленную сеть
день вырыт в мерзлом грунте как могила
светло и хочется зарыться не смотреть
нацелен в небо оловянный дыма палец
с откоса реку видно хорошо
жених свернувшись на кровати засыпает
забыв что он посвататься пришел
зима. стеклянный воздух рвет как пес
когтями бронхи но куда хитрей
двуглавый пес залегший на откос
чтоб дом свой чуять парой пар ноздрей
зима без права выбора. ну что же
придется согласиться с ней похоже
Не то чтоб я боялся проиграть
но смысла даже в проигрыше нету
в тумане тонут парка силуэты
небытие готово их забрать
с самим собой общаюсь как во сне
что выторговать у себя не знаю
напуганная белка молодая
взлетает по стареющей сосне
под окнами снуют туда-сюда
чужих людей унылые стада
с делами в папках хмурые процессии
и скоро ливни бесконечные пойдут
а город мал но важен и надут
как средней одаренности профессор
Когда прогорклым кислым сентябрем
обманщицами-звездами ведом
домой вернувшись я нашел совсем другое
я был спокоен
подруга дорогая бель ами
какое ты обличье ни прими
и колдовство ни примени какое
гнездиться стану я в покое
другого мне спасения не надо
не чувствуя ни страха ни досады
стою у старого моста
душа спокойна и пуста
я словно болен вечною чумой
и не вернуться мне домой
Старый вечер тронула плесень
заката покров бестелесен
сквозь осенний обветренный воздух
проступает путника посох
крошится цементный порог
у кружки отбит ободок
покосившаяся изба
и всю ночь он уснуть старается
хоть и знает: как ни старайся
все уже решено ибо а)
в колодце звезду не заметив
он закрыл ее там навсегда
б) в пути он разбойника встретит
и с шипеньем погаснет звезда
Он тридцать лет скакал лишь для того
чтоб спешиться на этой вот поляне
и опустив глаза стоять а ветер
смешные перья шлема колыхал
его мечом подрезан, порыжелый
безжизненно свисал рябины лист
щит с надписью "Мой долг — надежда"
светился алым отблеском заката
и дьявол появившись рядом
его коня за повод придержал и смерть
из уважения не опоздала
все трое были наравне и каждый знал
что проиграл; позднейшие анналы
о договоре сообщают. врут
Осеннее солнцестояние
неяркое и невысокое
морщинистый огрызок яблока
валяется с лузгой подсолнечной
день легок дом осенний пуст
лучи последние согрели
пионовый увядший куст
и бультерьера Даниэля
у магазина тракторист
к забору трактор привязав
шуршит монетами в горсти
и солнце прямо бьет в глаза
а Даниэль грызущий прутик
лишь мордой розовою крутит
Волны прохладного озера
уток катают на шее
всякая мелочь возится
в Божьих следах в камыше
в прошлых утратах кроются
будущие потери
солнца чертой золотою
озеро надвое делится
снизу воды умерших
шуршат черепами-раковинами
здесь наверху далеко
лодочки рыбаков
озера линзой уменьшены
с волнами одинаковые
Поэт под домашним арестом
у смерти в сенях отдыхает
среди заготовок словесных
что так и не стали стихами
записано слово но тщетно
другого ему не дождаться
сереют сухие букеты
картины на стенах пылятся
за стеклами окон как прежде
итака возводит коттеджи
но это открытка не более
седеет поэт и зевает
и в трубку табак набивает
у кожаных кресел в неволе
у кожаных кресел в неволе
он точно калека в коляске
а что тут поделаешь коли
источники силы иссякли
и лишь иногда чтоб забыться
при взгляде на хмурое утро
бессмысленным пальцем стучится
он в клавиатуру компьютера
и буквы корячатся в яме
ошпаренными муравьями
спасаться пытаются бегством
и вымученные мысли
безвольно бесцельно повисли
в себе не найдя себе места
в себе не найдя себе места
где прежних предательств портреты
пытаюсь собрать современность —
на старом подносе монеты
пусть мало монет я намножил —
в ладонь помещаются туго
успех без заслуг невозможен
возможна без смысла заслуга
вокруг своей жизни вчерашней
возвел я словесные башни
но главной не выполнил роли
на публику выйти противно
в лицо не глядишь объективу
чтоб вспышки глаза не кололи
чтоб вспышки глаза не кололи
отводишь глаза от эрзаца
хотелось покоя и воли
пришло неизбежное завтра
и женщины были и вина
в гробницах плясали скелеты
покуда из бедствий стихийных
сплетать я учился сонеты
зерно рассыпал я горстями
хлеб резал большими ломтями
и мир не казался обманчив
а вспомнишь и сердце сожмется
и маме в колени уткнется
печального образа мальчик
печального образа мальчик
корплю над проклятым сонетом
пришло неизбежное дальше
явление стало предметом
когда-то умел я лишь это
теперь и того не умею
я стал элементом макета
все больше и больше немею
одно лишь понятно пожалуй
стихов моих хлебушек малый
бесплодного быта богаче
наивны слова утешенья
тому кто сидит без движенья
иронией мрачной охвачен
иронией мрачной охвачен
сидит старичок просветленный
заслуженный отдых оплачен
одобрен дозволен законом
плоды восхищенного бреда
прекрасные дамы состарились
а те кого думал что предал
отнюдь не внакладе остались
как коврик руно золотое
ненужно лежит под пятою
и души пусты не бокалы
и вечности слабым фантомом
на полке стихов моих томик
глумится над временем алчным
глумится над временем алчным
мучительный призрак старенья
покоя хотел не дождался
его не приносит и время
проклятье что некуда деться
нас всех пустотою засыпет
и крик нерожденных младенцев
без жалости Господом выпит
по счастью успел я проверить
что жизнь пострашнее чем смерть
и время хотел озадачить
но времени стих мой не нужен
и я перед ним безоружен
а меч безвозвратно утрачен
а меч безвозвратно утрачен
я медлю склонясь над страницей
минута и ты уже схвачен
и не за что уцепиться
подставив друзьям обе щеки
иронией хмурой ощерюсь
и зубы на горле защелкнет
сведенная верностью челюсть
в поту бесполезных метафор
за дверцами книжного шкафа
бегу километрами полок
в берлоге у смерти отбитой
лишь собственным бегом и сытый
печального образа волк
печального образа волком
глядишь на врага и на друга
ни в ком ни понятья ни толка
одна круговая порука
от счастья партнерства и брака
сбежали подруги в свободу
а славить родную итаку
нелепо и как-то немодно
на острове лица все те же
несложно супругу утешить
чей пост был немыслимо долог
не мысли роняешь в тетрадки
а лишь шевелюры остатки
прошедшего века осколок
прошедшего века осколок
уснешь пообедав привычно
а в море нацеленность мола
как мост в никуда символична
твой город изящный и гордый
безрадостной стал декорацией
соблазнов кривляются морды
и лень даже сопротивляться
и сдулся желания мускул
и в зеркале светится тусклом
чужой неприятный оскал
идет в голове поневоле
кино где ты сам в главной роли
когда-то чего-то искал
когда-то чего-то искал
копаясь в развалинах детства
о боги какая тоска
куда от поддельности деться
а письма что слали друзья —
их кирка в свиней обратила —
распались сквозь пальцы скользя
и страшно тебе и противно
все пыльно банально и гладко
шуршит безнадежно тетрадка
и тлением пахнет печально
бывает удачная строчка
в какой-нибудь книжке проскочит
но изредка как бы случайно
но изредка как бы случайно
внутри просыпается кто-то
кто так ненавидит отчаянно
к тупому старенью охоту
прокуренной трубки рутину
потертого кресла зевоту
поклоны учтивых кретинов
дурных аспиранток работы
они беззастенчиво брешут
твое самолюбие тешат
все те же страницы листая
и вроде бы все уже сказано
как вдруг из-под слоя маразма
в словах отзывается тайна
в словах отзывается тайна
тот миг бесконечно короткий
где солнце закатное тает
на парусе тонущей лодки
и слово из плена и тлена
рванется почуяв свободу
и чудное пенье сирены
покроет гудки пароходов
и миг этот краток и ярок
природы внезапный подарок
нарушит течение сна
чтоб в небе опять засквозила
хотя бы иллюзия силы
той силы что в юности знал
той силы что в юности знал
никак не заменит подделка
предательски ноет спина
горчичники ставит сиделка
того гляди саван сошьет
и снимет посмертную маску
а кашель безжалостный бьет
прощайте финита фиаско
а месяц глядится в окно
и льет золотое руно
как сон из забытого детства
и келья скудна и глуха
где тонет в обломках стиха
поэт под домашним арестом
Поэт под домашним арестом
у кожаных кресел в неволе
в себе не найдет себе места
чтоб вспышки глаза не кололи
печального образа мальчик
иронией мрачной охвачен
глумится над временем алчным
а меч безвозвратно утрачен
печального образа волк
прошедшего века осколок
когда-то чего-то искал
но изредка как бы случайно
в словах отзывается тайна
той силы что в юности знал
Над каналом стоит тишина
потемневшая стынет вода
черный саван откинув луна
вдоль канала идет в никуда
а во мне не осталось меня
на посту неподвижная статуя
только мною наполнится взгляд ее
и во тьму отшатнется луна
В нас осенью хлещет сырая рябина
шуршат занавески как голый шиповник
и год точно дрозд встрепенется с порога
и в комнате бьется пустой
гнездо одиночества счастье свивает
кружится по комнате в медленном танце
так девочка ночью у зеркала пляшет
идет к невезучим рождения день
и в темные окна врывается ветер
и пламя к полночной свече не стремится
рожденья мы ждем как пустого заката
как будто на свете нас нет
сереют на рельсах уснув паровозы
двойное сияние комнату полнит
уснувшие груди твои георгины
под пологом ночи белы
а я тебе лгу что мол так не бывает
нас нет мы уехали в дальние страны
где певчий стрелок притаился в тумане
где грозный живет водяной
а месяц скользнет как весло золотое
в осеннюю тайну в глубокий колодец
две звездочки пав в переулок разбились
родился рождения день
Осенние длиннее стали тени
и настигают часовую стрелку
и пляж впитавши лета жар прозрачный
белеет точно фосфором полит
мы делимся плодами возвращений
побег шиповника сжимая крепко
не чувствуя что острый и горячий
он как любовь пульсируя болит
ты руку мне протянешь в знак согласья
пусть море недовольное бормочет
завистливо на скалы мечет пену
предвосхищая счастья мудрый час
но вот прозренье наш огонь погасит
и как луна взойдя игру окончит
забарабанит в моря щит зеленый
из забытья вытаскивая нас
тогда трава сухая распрямится
в ладонях оставляя слабый запах
и камни разойдутся и как тени
скользнут сквозь пальцы спящие цветы
и из-под ног взовьется белой птицей
последняя прекрасная страница
той книги радостного опьяненья
которую прочел сегодня ты
Посиди под рябиновым красным кустом
смуглых ягод тяжелые грозди на нем
и раскроются крылья мгновенным огнем
и опустится ночь вместе с палым листом
под рябиновым красным кустом
посиди под рябиновым красным кустом
и свистульку ореховую смастери
у нее столько чуда и тайны внутри
много больше чем в слове пустом
под рябиновым красным кустом
посиди под рябиновым красным кустом
из невиданных стран ожидая гостей
завершается день удлиняется тень
рыба в тихой воде шелохнется хвостом
под рябиновым красным кустом
посиди под рябиновым красным кустом
где поспела тяжелая темная гроздь
чтобы спел человеческим голосом дрозд
утешение в голосе том
под рябиновым красным кустом
И в каждом дождь разбудит что-нибудь
как вскрытое письмо белеет площадь
а неба над землей совсем чуть-чуть
и та воображенья плод лишь
и дождь согласный как аккорд
застынет в молчаливом жесте
вот он бежит ко мне как город
бежит на месте
О кто теперь протянет мне мосты
до белой ночи где бывала ты
кто выведет меня на этот мост
идти к тебе среди звенящих звезд
кто скажет мне отныне я твой луч
один среди нахмурившихся туч
и кто теперь заговорит с тобой
как свет небесный говорит с землей
и чьи слова чисты и далеки
как на хребтах высоких ледники
и что тебе привидится воочью
осенней ночью
Вижу взор твой тоскою измучен
обними меня вместе поплачем
нет конца этим медленным тучам
их полет беспросветен и мрачен
может что-то изменится все же
не закончится этим дождем
мы слезами печали поможем
мы обнимемся и подождем
может что-нибудь вспомнится лучшее
что-то светлое в сердце найдешь
ах как тянутся тянутся тучи
ах как долог наш медленный дождь
Таутвидасу Д.
Предел желаний, отреченья бездна
красны деревья и белы кусты
и в эту будничную неизбежность
как бы портрет в пейзаже вписан ты
покинутый последней электричкой
неведомою силою гоним
шагаешь в пестром свитере привычном
куда зовут бульварные огни
стоишь и куришь возле танцплощадки
на сердце сушь но отсырел табак
над нами войны мор и глад нещадный
кто за кто против не понять никак
глядишь и видишь как в колючей проволоке
на пляже пляшет человек живым костром
и эта боль жокеем безголовым
через тебя несется напролом
так и живем молчим на ус мотаем
латаем в сердце черную дыру
и даже опьянев предпочитаем
двусмыслицы бесцельную игру
А одинокий путник на ходу
кропит сады налево и направо
и свищет в переломанном саду
скворец доволен урожаем славным
что ищешь? — то чего я не найду
а одинокий путник на ходу
травы коснется и взгляни-ка
слезою алой покатилась земляника
и в зеркальцах цветочных на лугу
ты видишь путник это я иду
а в небесах цветочная пыльца
летит желая вечного покоя
который путник отстранил рукою
- но улей с неба валится
Не кричи ты так не люблю
резких звуков
голосов крикливых
острых как алмаз
по стеклу
- такой уж голос у меня
Богом данный
- но Богом данными инструментами
надо учиться владеть
ночи дождись
будет так тихо
будто Бог идет по ковру
Со склонов сосны мчатся впопыхах
и падают у моря на колени
на столбиках у чалящихся яхт
кричит ворон разгневанное племя
а волны борются толкаются плечами
стремясь друг друга выкинуть на берег
в пучину брошено кольцо с ключами
в каморке маргариту бьет истерика
летят с балкона посвящения в стихах
и волны их глотают как ракушки
а сосны к морю мчатся впопыхах
и море треплет их белесые макушки
Глубоки родники но рукой до воды не достать
не распрямиться пальцам вцепившимся в корни
солнца над головой всегда не хватает
черные смотрят из пепла глазища
глаза крылатых гадюк проступают сквозь ребра
смеется над малыми радостями кларнет
четыре медных луны над ночью твоей
голубь курлычет на крыше гаражной
но смерть все сильнее похожа на осень
серьезная искренняя сосредоточенная
не распрямиться пальцам вцепившимся в корни
глубоки родники глупая мысль: я еще вернусь
Улыбающаяся моя вот уже и краснеет рябина ластится осень к стенам к воротам закрытым
каждая мысль об искусстве каждая мысль о камне точно мышьяк ядовита
я курю у окна а на лестнице ангел транзистор рыдает оплакивая наших дней бесполезную жертву
а тем временем свет распыленный по каплям дождя не спеша сомневаясь стекает скользит по мольберту
как он течет этот день буроватой бурлящей водой в переполненных реках
листья серый булыжник пятнают лишь слову с губ не сорваться немы мои речи
время смоет и это и то но похоже греха что неплохо бы смыть вот его уже нету
я курю у окна и не вижу тебя что склонилась над раковиной умывальника точно венера
далеко далеко у холмов у озер дождь твое отражение легким щитом защитит
там сквозь веток сплетенье сквозь просвет в облаках солнце руки твои золотит
сколько совпало шагов сколько минуло и разминулось на площади бывшей некогда ратуши
сколько тут позабытых надежд эротических снов и несбывшейся радости
сколько слов тут не сказано знают закрытые двери аптек парикмахерских булочных
сколько дней что уже не исправишь дней-опечаток ошибок пропущенных
вновь весна холодна как стекло но уже в шкатулке воспоминаний где на бархате гладью цветы
как немного в ней утешенья как мало в ней простоты
вот опять ты идешь под дождем под рябиною красной невозможный подарок тая
улыбающаяся моя
Осенний голос дальний
душа как дым легка
на сердце сон хрустальный
в окне звенит тоска
покойных листьев стая
на сердце упадет
и кто сейчас теряет
уже не обретет
Гинтарасу
Цветы завянут прежде чем распустятся
над крышей виснет солнца диск кривой
любовь всего лишь следствие распутства
да и того хватает с головой
там женщины и карты строят глазки
пропахли потом адские врата
предательство господь закон отмазки
там для стихов достойная среда
в машинах ярких мчат собаколовы
по городу поэтов развозя
поэты вечно к празднику готовы
но вот дождаться праздника нельзя
я есть и значит я живой
пустой вагон полночного трамвая
по рельсам-лезвиям волочит грохот свой
как больно жизнь нарезана живая
мелькают автобаны чердаки
ржавеет ножик длинный как досада
по щучьему веленью помоги
хватило б жалости любви не надо
о страсть святых о чучело полета
мне темень переулков дом бессрочный
глядите как лишается свободы
координаты потерявший летчик
плутает ночь без быта без уюта
я снова слышу голос сонных трав
как хорошо проснуться утром
и я живу а значит прав
Завершился киносеанс
дети прыгают через лужи
все так вовремя нынче у нас
хоть за временем не слежу уже
голос радио мудр и силен
раздается над магазинами
старый город новый район
край покинутый Мнемозиной
сколько лет тут живу вопрос
может лишь собираюсь жить
вот огромный вечерний пес
по району куда-то бежит
и бежит безвременно время
и меняется что-то в детях
что-то вспомнишь и не поверишь
а забудешь и не заметишь
вечерами роса оседает
угасает цветок на балконе
и прохлада в окно проникает
в старом городе в новом районе
Ладонь луны лежит на берегу
монетка в воду темную упала
и на цепях что реку стерегут
вселенная качается устало
кто идет по перилам моста
кто идет по перилам моста
как монета во рту немота
зыркнет ночной
автомобиль
медью внезапной в глаза
осенней черною листвой
бредет по улице ночной
несостоявшийся бродяга
к себе в уютное домой
клеенка мухами засижена
на ней следы окурков рыжие
батона крошки табака остатки
стаканов липких отпечатки
ржавой раковине в корытце
мерно капает век инквизиции
а из старой радиоточки
кто-то новый что-то пророчит
безнадега сбылась
безнадега сбылась
безнадега нашла свой дом
на Свиной за зеленым мостом
как луна в кулаке заперта
слово вылетит изо рта
так и быть так и быть похоронену мне
словно лунной монете на дне
День тумана сплошная печаль
день печали неясный ненастный
за окном зацветает миндаль
два стакана и чай и опасность
только нету стрелы у стрелка
благосклонна судьба ты везучий
и тебя отпускает рука
как перо первый раз прямо в тучи
прямо сразу туда в облака
первый раз а потом повторишь
шаг и слово с которого начал
снова все это проговоришь
но уже вероятно иначе
в окнах глаз открывающих даль
зацветают сирень и миндаль
день тумана немного дано
но туда уместились неплохо
небольшое чужое окно
и пятнистых небес поволока
Мне неймется
дни уходят по одному
солнце над городом всходит
и снова во тьму
наземь послушно ложатся
кружа неспешным балетом
тени деревьев иссиня-серые
и фиолетовые
снова зима подоконники
снегом белит
снова и снова такая тоска
никто ее не успокоит
не утолит
дни уходят по одному
всходит над городом солнце
и снова во тьму
мне неймется
Вот предместья избы потертые
по дворам собаки рассованы
и крестьяне в поддевках темных
как Смуглевичем нарисованы
вот с корзинами и узлами
электричка мимо свистит
на заборе подпертом шестами
кофта штопаная висит
квохчут куры видать не кормлены
избы глаз не смыкая спят
возвращаются дочки из города
сыновья с похмелья скрипят
заглушая колокол хмурый
раздается грохот ведра
это все на своих гравюрах
видят старые мастера
Когда железные устанут птицы
и громким оперением звеня
с благою вестью смогут к нам спуститься
и примет их зеленая земля
когда не мысли и не курс валюты —
лишь свет преломится в глазу алмаза
когда на город напрудит малютка
и города судьба решится сразу
когда студенты клерки и монашенки
пойдут на площади плясать и пиво пить
и воды рек заговорят по-нашему
и море в бубны дамбы будет бить
когда под похоронный гул органа
раздастся в храме посвист воробья
и на горбу шута в котомке рваной
уедет цирк в далекие края
когда из шахт растения полезут
а паровоз в музей определят
и не куски смертельного железа
а голуби по небу полетят
когда от брошенных в окно букетов
в канале вспыхнет пламенем вода
когда конца не будет свету
он станет бесконечным — и тогда...
Я под замком
я в четырех стенах из прутьев
что видят мои стены — лишь друг друга
и я с другим пространством не знаком
часы не знают моего конца
и зеркала не знают моего лица
но почему-то на меня с намеком
глядит дитя своим невинным оком
я под замком моя тюрьма мой дом
и вечер мой и утро под замком
и днем и ночью я пою тоскуя
все ту же песенку простую
о кабы знать
вселяясь в этот дом
что не мечтать
о чем-нибудь другом
одна мечта
того кто под замком
Возможно этот мир не лучший
и синим пламенем сгорит
но человек готовый рушить
и муравья не сотворит
и стоит ли гроша реальность
в которой если признаюсь
что я боюсь что сомневаюсь
то сомневаюсь и боюсь
пускай безумна современность
я не бунтую но пишу:
жизнь человеческая — ценность
единственная
больше не прошу
Все растает: и время и люди
и она с яблоком в руке в ожидании поезда
круглые колесики выстукивают по стыкам
"судить легко, свидетельствовать трудно"
кто-то мне сказал а я подумал
не так дорогая не то
если в нас еще что-то осталось
ибо что-то есть аморальное
в этом поезде скором
в чистом вагоне
в поезде этом февральском
где капает грязный снег
из кармана железнодорожника
она спала на жесткой нижней полке
а яблоко каталось
по полу, где растаял снежок
Вечер открыт
Двор перерыт
Чистый паркет
Радио табурет
Убран пространства тетраэдр
Быта один сантиметр
Кто тут в тебя играет
Гете в гольфах и гетрах
Почта. Скорая помощь
Лает собака у дома
- Что, ничего не помнишь?
- Все я прекрасно помню
Стареем мы, но не стареет он,
тот бес, что в голове у нас гнездится;
с улыбкою слежу, как вереницей
труды и дни уходят в даль времен.
Мы копим опыт, ну а он — юней
(кто нас зовет вперед — неправ нередко), —
поэзия — трепещущая ветка,
жизнь — как цветок на ней.
Однажды черной ночью путник черный
сидел на перекрестке одиноко
- почто ты бродишь путник обреченный
без матери без родины без срока
- а я боюсь что вся моя тоска
в словах моих которыми грешу:
мне родина щепоть песка
и я во рту ее ношу
День словно бог идет лугами
пыль золотую сыплет по пути
и в три погибели мы шарим под ногами
чтоб золотинку мелкую найти
день медлит за холмами исчезая
и медной краской красит пыль дорог
и лишь пчела несет зачем не зная
пылинку золотую на цветок