ИЗ КНИГИ РОКА СКАЛЛИ "LIVING WITH THE DEAD"

ИЗ КНИГИ РОКА СКАЛЛИ "LIVING WITH THE DEAD"

Пересказ с американского А.Герасимовой

Время действия - 1965 - 1967
Место действия - Калифорния, США

Главные действующие лица:
Рок Скалли - в течение многих лет менеджер группы Grateful Dead.
Дэнни Рифкин - второй менеджер.
Оусли Стэнли - "кислотный миллионер", не столько делец, сколько человек идеи, на чьей продукции сидела вся шестидесятная Калифорния.
Кен Кизи (1935-2001) - хороший писатель и выдающийся хулиган, вождь "Веселых прикольщиков" (Merry Pranksters) - см. хотя бы "Электропрохладительный кислотный тест" Тома Вулфа.
Билл Грэм - знаменитый американский промоутер хипповой эры.
Grateful Dead:
Джерри Гарсия (1942-1995)- центральная фигура группы, соло-гитара.
Рон "Пигпен" МакКернан - клавиши, гармошка. Умер в 72 г. от цирроза печени.
Боб Уир - вторая гитара.
Фил Леш - бас.
Билл Кройцманн - барабаны.

* * *

Поначалу моя роль как менеджера минимальна. Мы выступаем в основном на "кислотных пробах", а там не особо-то поиграешь. Сразу столько всего происходит, что сцена вовсе не центр внимания. Все в высшей степени случайно: концерт начинается, когда на сцене соберется достаточно музыкантов. Иногда он длится пять минут. Иногда не начинается вовсе.
Как правило, Пигпен заводит какой-нибудь блюзовый стандарт, а все подхватывают. После нескольких коротких песен пускаются в длительный джем. Они уже злостные импровизаторы: порой самую маленькую песенку так размажут по тарелке, что и сами не знают, как закончить.
Когда начинается расползание, Пигпен пытается энергичными аккордами собрать музыкантов в кучку. Но публике, похоже, все равно. Удолбанные люди бешено отрываются кто во что горазд, размешанные в общей фантасмагории. Нельзя сказать, что они пришли послушать выступление группы. Тем более что одновременно грохочет другая "группа" - какофонический бэнд Прикольщиков, вооруженный дудками и трубами, кастрюльками и сковородками. "Кислотные пробы" - отличная школа: после такого дурдома никакая сцена не испугает.
Нами движет чистый высокооктановый оптимизм и кислота от Оусли. Кислоты МНОГО. Играть под ЛСД - обычное дело для Dead, за исключением Пигпена. Какой смысл хранить трезвость на "кислотной пробе"? В середине вечера мы обычно выставляем новое ведро лимонада с добавкой, и вот уже вся публика летает вровень с нами.
С полетами, правда, надо поосторожней: мы, как и все тут, считаем ЛСД источником космической истины, но уже понимаем, что против гравитации не попрешь. И если кто-то карабкается на балконные перила или на подоконник, его тут же отлавливают и отвлекают какими-нибудь синими огнями или космическими собаками.
Играть под ЛСД, конечно, интересно, но тут есть своя специфика. Сеты растягиваются до бесконечности или обрываются в считанные минуты. Я уже научился улавливать признаки. Вот лицо Гарсии озаряется внутренним воплем, в глубине его глаз растет беззвучное А-а-а-а-а! Я знаю, это пришли они: крошечные обезьянки, бормочущие гитарные медиаторы, куколки-Барби с лицами мексиканских святых.
Музыка внезапно теряет нить, растекается, пузырится, булькает. Пусть выбивается из сил барабанщик, пытаясь сохранить ритм, пусть лупит по клавишам Пигпен - бесполезно, перед нами оркестр-призрак. Джерри не здесь. Собственные руки тают у него на глазах, гитара разлетается каплями воска. В какой-то момент он бросает играть и, будто развернув невидимую газету, пялится на свои растопыренные пальцы, пораженный самим фактом их наличия.
Пора объявлять перерыв. Менеджер Скалли будет читать Лекцию номер три.
- Ребята, это не репетиция. Нельзя уходить со сцены в поисках пернатой змеи. Нельзя внезапно бросать гитару и ложиться на сцену, черт бы ее драл! Надо закончить сет. Надо доиграть песни.
- Рок, не еби мозги, это ж "кислотная проба", очнись!
- Это концерт. На который продаются билеты. Вы не забывайте: люди платят деньги, чтобы вас послушать.
- А, так это концерт? - догадывается Уир.
- Хорошо, тогда объясни, откуда тут эти клетчатые ящерицы! - встревает Кройцманн.
Пигпен неустанно втолковывает им: "Можете нахерачиваться как хотите, только публике не надо показывать, что вы удивляетесь, когда с вами происходят всякие странности. Она от этого обламывается".
На сцене Пигпен как якорь. Если становится слишком странно, за него можно уцепиться, как за кусок реальности. Он, конечно, может выпить лишку, но твердо стоит на земле и видит вещи такими, каковы они есть. (Более или менее).
Когда тебя заносит, кратчайший путь обратно - вспомнить, что просто съел таблетку. Помнишь, растворил в кока-коле такую лиловую пилюльку? Но иногда этих пилюлек столько, что их уже и не вспомнить. Тогда Пигпен напомнит: "Сверкающие паучки, которые ползают по твоей банке - всего лишь то, что ты принял. Ты просто торчишь, дурила!"
Единственное, что спасает нас от полного хаоса - это осознание себя "профессионалами". Сквозь снег и дождь, сквозь кислотные вихри и всеобщее безумие - мы всегда начинаем вовремя и ни разу (полностью) не задинамили сейшен. И это не то чтобы раз-два, и готово: мы играем по четыре часа. Никто, кроме нас, не играет до рассвета. Народ вываливается из "Авалона" или "Филлмора", собираясь продолжить ночь в каком-нибудь еще клубе - а на дворе белый день.

* * *

В начале 66 года должен состояться первый Трип-фестиваль, нечто вроде масштабной, широкопубличной "кислотной пробы". Прикольщики целый день готовятся, устанавливают звук, свет и всяческие приспособления, а к ночи решают отдохнуть - забраться на крышу и выкурить косяк. У Кена Кизи, как всегда, встречное предложение: перелезть на соседнюю крышу и покурить там. К сожалению, соседи понятия не имеют, что над ними происходит и почему в воздухе вдруг запахло коноплей. Прикольщики замечают на улице какое-то движение: ага, полиция подъехала. Смотри-ка, они зашли в соседний дом! Никто не соображает, что это, собственно, и есть тот самый дом, на крыше которого они сейчас сидят. "Интересно, чего им там надо?" - "Вряд ли это за нами - дом-то другой".
Через минуту на крыше появляется дюжина ментов. Кизи в бешенстве. Один из ментов находит траву. Кизи выхватывает ее и пытается проглотить, в процессе едва не поперхнувшись до смерти. Обломавшись, пытается сбросить траву с крыши, но мент перехватывает ее. Кизи дерется, менты лупят его фонариками. Наконец один выхватывает пистолет и кричит: "Стоять! Сейчас я ему башку отстрелю".
Mountain Girl, подруга Кизи, повисает на локте полицейского: "Мир! Мир! Не стреляйте!". Кена с трудом утихомиривают, на обоих надевают наручники и препровождают в тюрьму.
Назавтра их выпускают. Вот-вот начнется Трип-фестиваль! Прямо из тюрьмы они мчатся туда, в машине переодеваясь в карнавальные костюмы. Уже стекается народ, сотни людей. Арест Кизи еще больше подогрел атмосферу.
Кизи в золотистом космическом скафандре выскакивает из машины, взбегает по ступеням... Не тут-то было! Человек со листком бумаги в руке преграждает ему дорогу. "Вас нет в списке!".
Это еще что за тип? Он кричит, ругается, отталкивает людей. Более того: пускает в ход кулаки.
Билл Грэм! Я-то его уже знаю, но многие видят впервые. Все возмущаются: "Это вообще кто?".
Кизи, уже на взводе из-за ночи в каталажке, угрожает ему членовредительством:
- Только тронь еще, я тебе голову оторву!
- Попробуй. Все равно не войдешь.
- Это мое шоу, мудила!
- Сам-то ты кто? Тебя нет в списке.
Повернувшись к толпе, Кизи кричит:
-Ура! Это Старшая няня! - (Страшная фюрерша психушки, персонаж его романа "Полет над кукушкиным гнездом").
Все смеются. Ужас растет в глазах Грэма. "КОНТРОЛЬ! КОНТРОЛЬ!" - кричит японский карлик в его мозгу. Но ситуация неудержимо вырывается из-под контроля.
Человек в золотистом скафандре - царь беспорядка. Его настроение настолько заразительно, что перекидывается даже на тех в толпе, кто еще не обдолбан. Мощная штука, затягивает, как черная дыра. Нет ничего страшнее для человека, помешанного на контроле. Грэм встретил достойного соперника, нашла коса на камень: Кизи тоже помешан на контроле, только в космических масштабах. Никто из них не уступит ни на йоту.
Наконец вмешивается Стюарт Брэнд:
- Все в порядке, это Кен Кизи.
- Кизи, - спрашивает измученный Грэм, - какого черта?
Кизи молча поднимает забрало шлема. Кончена комедия.
- Стюарт, - шипит сквозь зубы Mountain Girl, - кто поставил на вход этого кретина?
- По крайней мере он делает свое дело, - кротко отвечает тот.
Самое смешное, что Грэм работает бесплатно. Как всегда, все решилось в последнюю минуту. Арест Кизи только усугубил ситуацию, и Грэм согласился помочь. Его бесит раздолбайство Кизи, который запускает невъебенные проекты и смывается: шляется по приемам, раздает автографы, а дело не движется. Ему плевать на детали: например, какой величины должна быть задняя дверь, чтобы в нее прошла Гром-машина. Никому даже не приходит в голову освободить парковку под грузовик с оборудованием. Конкретно на этот раз какой-то мудак поставил машину прямо под дверью! Причем этот мудак я, и я не могу найти ключи.
Когда мы наконец попадаем в зал, Трип-фестиваль уже бьет ключом. Со всех сторон нас бомбардируют слайд-проекторы, кино, цветные огни, стробоскопы, ревера и фидбэки. Видеокамеры и мониторы расставлены таким образом, что, входя, ты сталкиваешься с собственным изображением на экране. В центре зала установлена Гром-машина, здоровенное детище Рона Бойса - металлические фигуры, трахающиеся в разных позах. Это еще и музыкальный инструмент: внутри помещается шесть человек, которые лупят деревянными молотками по разнокалиберным железкам. Сидишь как во чреве железного кита...

* * *

В контексте "кислотных проб" становится особенно ясно, что мы пока что не более чем старая блюзовая колымага. Из маленьких клубов мы, со своим рутинным репертуаром, неожиданно попали в "Филлмор" и даже более просторные залы. Мы всего-навсего гаражный бэнд под кислотой, играющий простейшие блюзы и кавера. Хорошие песни, но не наши. Срочно нужен новый материал.
И как раз в этот момент Оусли Стэнли, наш капитан и спонсор, решает на время смыться из города - тут становится жарковато, а в Лос-Анджелесе можно расширить кислотный бизнес. Мы следуем за ним. Нам тоже полезно будет перекантоваться где-то пару месяцев, собраться с мыслями. Насочинять, опять же, новых песен.
Оусли арендует большой розовый дом в зажиточном районе. Мебели в доме нет никакой. Только голые лампочки под потолком, пенки, солдатские одеяла, индейские покрывала и кучка подушек. На кухне ни тарелок, ни ложек - одни ножи да вилки. Ложками тут есть нечего. Доктор Стэнли пристально следит за нашим рационом.
- Слушайте меня! - командует он. - Отныне и покуда я ваш спонсор, мы будем есть только красное мясо. А также яйца. Пить будем только молоко. Никаких овощей и фруктов: человек в этом не нуждается. Мы рождены, чтоб есть мясо. Мы пло-то-яд-ны-е. Мы так устроены генетически. Призвание человеческой расы - охотиться на животных и поедать их.
Оусли отправляется к лучшему мяснику в городе и покупает огромные куски мяса. Гигантскую вырезку. Открываешь морозилку, а там целая туша. Чтоб она поместилась, приходится вынуть полку. Просто отрезаешь кусок и жаришь. Мясо очень качественное, режется, как масло. Прочие полки и дверца холодильника заняты яйцами и большими пакетами молока.
Едим мы на кухне, стоя. Мясо поджариваем: хорошо, что Оусли еще не додумался кормить нас СЫРЫМ мясом. Отрезаешь кусок, берешь сковородку, жаришь, съедаешь прямо со сковородки, моешь ее, вешаешь на место. Никакой возни с тарелками.
На завтрак - бифштекс с яйцом. Встояка. На обед - бутерброд с бифштексом (хлеб проносим контрабандой). Апельсиновый сок запрещен. Через некоторое время мы привыкаем, и только вернувшись в Сан-Франциско, к кухонному столу и стульям, понимаем, какое это было безумие.
Оусли хорошо выбрал место. Рядом игорный дом. Оживленное уличное движение. Всю ночь под окнами паркуются черные кадиллаки. Это отвлекает от нас внимание. Мы очень громкие ребята. Днями группа репетирует, к неудовольствию соседей, предпочитающих днем спать. Оусли сам собрал для нас исключительный по тем временам аппарат.
А тем временем на чердаке грохочет старая пилюлештамповочная машина немецкого производства. Музыка покрывает все наши грехи. ЛСД, в виде лиловой муки, загружается в машину из барабанов - похоже на булочную. Каждый раз, когда выплевывается очередная таблетка, в воздухе возникает облачко лилового тумана. Все в доме покрыто слоем кислотной пыльцы: вверху, ближе к чердаку, погуще, чем ниже - тем тоньше.
Просыпаясь утром, я чувствую, как она скрипит на зубах. Кожа сухая, раздраженная. Впрочем, мы настолько прокислочены, что спать почти невозможно. Если все же удается уснуть, сны снятся очень странные. И во сне, и наяву, словно обитатели дантова Ада, мы беспрестанно скрежещем зубами. Под этим кислотным дождем не расслабишься, и каждое утро я встаю с такой болью в спине, будто меня пытали на дыбе. Оусли выдает нам резиновые перчатки, но мы их почти не надеваем - неудобная вещь. ЛСД проникает сквозь кожу, и хочешь не хочешь - все время обдолбанный.
Спать невозможно, и все голодны, несмотря на ломящийся холодильник, ибо под кислотой кровавое мясо выглядит стремно. Трупы в морозилке!
Чтобы хоть чуть-чуть расслабиться, мы курим ДМТ. Гарсия простирает руку, и все видят струящееся из пальцев пламя. Оно скатывается в шар, летит по комнате и разбивается об стену на тысячу сверкающих капель. Мы все это видим - одновременно. Часами сидим неподвижно, наблюдая полеты огненных шаров. Иногда только кто-нибудь скажет: "Видали, как он - бэмм..."
Весной, когда пригревает солнце, мы часто сидим на ступеньках крыльца, курим косяки, смеемся, болтаем. В саду начинают проклевываться семена. Как-то раз смотрим - а возле самых ступеней вырос кустик конопли.
Мы вытаскиваем инструменты на крыльцо и репетируем. Без электричества, но все равно достаточно громко. Кто-то из соседей вызывает полицию. Я открываю дверь. Весь дом пропах планом - скоро, скоро уже начнутся у них спецсеминары по обнюхиванию и вынюхиванию, но пока что менты не распознают этого запаха. Кроме того, в букете из табачного дыма, благовоний и пригоревшего мяса вряд ли что-нибудь учуяла бы даже опытная ищейка.
- Чем обязаны?
Справа от меня стоит Гарсия, во всей своей сумасшедшей красе, слева - Пигпен, ничуть не хуже. А за спиной у нас огромный телеэкран. Оусли повесил над дверью видеокамеру. Мы расступаемся, чтобы полицейские хорошенько рассмотрели себя на экране.
- Ой, - говорит один, - это я, что ли?
- Ну да, - тупо отвечаю я.
- Улыбнитесь, - говорит Гарсия, - вас снимают!
- Правда, что ли? - Мы в Лос-Анджелесе, здесь даже менты - часть шоу-бизнеса. - Кино, что ли?
- Конечно.
Сомнение скользит по их лицам. А вдруг мы как-то используем эту пленку? А вдруг они сделают что-то не так и попадут в беду? Они пятятся.
- Тут на вас жалоба поступила.
- Жалоба?
- По поводу шума, чтоб не шумели!
- Хорошо, не будем.

* * *

Лето 1966 года - самый пик шестидесятых. Мы снимаем виллу в Оломпали. В одночасье все побережье превращается в сплошной праздник. В Шасте и Биг Суре люди живут в типи. В Кармеле - коммуна Психоделических Рейнджеров, они первые в Калифорнии стали выращивать селекционную коноплю, девчонки убегают из школ и тусуются в коммуне. После первых дождей начинаются праздники урожая с конгами, бонгами, красным вином, всенощной раскуркой и плясками у костров. Семена будущего года, репетиция Лета Любви - в костюмах... Точнее, БЕЗ костюмов.
Даже мы не предполагали, что все будет настолько круто. Еще никогда в жизни так не было. Жаркое солнце, бассейн, тенистые деревья - и море мескалина, травы и ЛСД. На холме расставлены типи, всю ночь рокочут барабаны, на лугу играет живая музыка. На плоской сцене в траве перед большим домом расставлена аппаратура, и все, кто хочет, может играть, когда вздумается. Big Brother, Charlatans, Grateful Dead и Quicksilver Messenger Service джемуют в любых сочетаниях.
Вскоре весть о празднике в Сан-Франциско достигает ушей европейцев - ушей, вечно навостренных на все новое и интересное, что творится в Америке. Европа садится в поезда и самолеты и отправляется глянуть, что же тут происходит. У этих ребят почти антропологический интерес!
И вот мы узнаем, что к нам собирается телевидение, Би-Би-Си. "Хотелось бы заснять ваши психоделические бдения. Говорят, очень здорово смотрится. Как вы думаете, это возможно?". Конечно, сударь, сейчас отловим аборигенов, нанесем боевую раскраску, все будет. Би-Би-Си хочет хиппи-парти: эксцентричные наряды, чудачества, пляски, интервью с представителями Grateful Dead или Big Brother, ну и вообще поговорить о том, что это такое, ваше мнение...
Первое, что они видят - кучка Ангелов Ада, охраняющих вход. По мнению Ангелов, и вид у этих чуваков с Би-Би-Си дурацкий, и базар дурацкий. А в общем - обычные цивилы, вроде банкиров или адвокатов. Би-Би-Си машет визитками, но Ангелам насрать на визитки. Приходится гостям вылезать из чистенького микроавтобуса и целый час тащиться пешком по палящему солнцу со всеми своими телепричиндалами.
В жалком виде добираются они наконец до места, потные, несчастные, затянутые в модные одежки с Карнеби-стрит: полосатые клеша, остроносые сапоги, дуэльные рубашки с кружевным жабо. Местный пейзаж их прикалывает: везде опереточные пираты и гусары, карнавальные разбойники, ковбои, индейцы - прелестно, прелестно! - но, куда бы они ни направили камеры, везде в кадр попадает нечто лишнее. Например, голые девки. Куда ни повернись, повсюду голые люди - прыгают в бассейн, трахаются в траве и целуются под деревьями. Или, точнее, С деревьями.
Би-Би-Си стратегически отступает в дом. Снимать перестает. Сигнализирует мне с комическим отчаянием.
- Знаете, мистер Скалли, так дело не пойдет, - заявляют они в безупречной колониальной манере.
- Да? - подыгрываю я. - И что же именно не пойдет?
- Ну, все эти... обнаженная натура. Девушки без бюстгальтеров и некоторые даже без плавок! Вы должны попросить всех одеться, иначе никак нельзя.
О'кей, говорю, сейчас все будет.
- Может, не все заметили, но у нас тут телекомпания Би-Би-Си, - объявляю я в микрофон. - Они хотят снять про нас кино, но у них одна маленькая просьба. Чтобы вы прикрыли срам.
- На хуй Би-Би-Си!
- Какое к черту кино!
- Что он хочет? Чтоб мы оделись?
- Ты, наверно, чего-нибудь съел!
- Понимаете, это хиппи, - объясняю я англичанам. - Разве вы не за этим приехали?
- Да, безусловно... но, может быть, компромисс, мистер Скалли? Пусть хотя бы девушки наденут купальники. Как вы думаете, согласятся?
- Сомневаюсь.
- Знаете, у меня идея. Что, если все голые люди залезут в бассейн?
- Вот это можно попробовать.
Скоро все оскорбительные для общественного мнения сиськи и письки запрятаны под воду, но Би-Би-Си все равно хочет, чтобы вон тот стал вон туда, а вот этот - вот сюда.
- Слушайте, - вскипаю я, - вы, конечно, извините, но тут не индейская резервация, и я не обязан ставить танец дождя для туристической компании. Это хиппи, что хотят, блин, то и делают. Если вы не возражаете, я займусь своими делами! Мне надо подготовить аппаратуру.
- Ой, правда? - радуются они. - Музыка будет?
Ну ясное дело. Не одни же сиськи-письки. Но с первыми же звуками гарсийской гитары все голые выскакивают из бассейна и несутся к сцене. Пропала съемка!
Нет, тут нужен серьезный взрослый человек. Например, наш юрист Брайан Роан. "Схожу за адвокатом", - говорю я телевизионщикам. Когда я нахожу Роана, он уже в одних шортах, и как раз собирался их скинуть - похотливый лихой ирландец, приятель Кизи и все такое, прошел через все "кислотные пробы" и так далее.
- Может, наденешь рубашку, ну или там что, - говорю я, - и поговоришь с Би-Би-Си?
- Поговорить с Би-Би-Си? О, круто! - Он расплывается в улыбке, в глазах так и щелкают доллары, - ни дать ни взять Скрудж МакДак, рассчитывающий хитрую финансовую операцию. Конечно! Авторские права, комиссионные! При все этом он удолбанный, как зайчик.
- Рок... только напомни мне, Рок, в чем, собственно...
- Они вот-вот соберутся и уйдут. Они никак не могут избавиться от сисек. Может, хоть ты их как-нибудь убедишь, пусть снимают просто, ну, чтобы сиськи не попадали в кадр, а то они волнуются.
Но, взглянув в его расширенные зрачки, я врубаюсь, что это нечто совершенно недоступное его пониманию.
- Что? Избавиться от сисек? Избавиться от СИСЕК? Зачем это им?

* * *

Мы живем на Эшбери, 710, и дом постепенно становится хипповой Меккой. Вот уже и иностранные корреспонденты, и газетчики из всех главных американских изданий пробиваются к нашему порогу с животрепещущими вопросами дня: "Почему вы все время улыбаетесь?" "Что означают эти бусы?" "Откуда у вас такой хайратник?". А вот и знаменитый телеведущий, я замечаю его из окна.
-Ух ты, Джерри, смотри, кто к нам пришел! Сам Гарри Ризонер! У него уже была передача про антивоенные настроения, а сейчас будет про наркотики, он хотел с тобой поговорить.
Джерри выглядывает в окно, оценивает ситуацию и шарахается, как черт от ладана.
- Нет уж, фигушки. Будет опять идиотизм. Я лучше в ванну залезу.
- Да ты что, это же Гарри Ризонер! Семичасовые новости!
- Хоть сам Хо Ши Мин, понял? В конце концов, кто у нас менеджер? Вот и разбирайся.
Да, Джерри поступил мудро. Этот дядька не ходит вокруг да около, как ТВ Северной Калифорнии ("как давно вы не стриглись?"). Он безжалостно докапывается до самой сути.
- Вы употребляете наркотики?
- Эээ...
- Как давно вы употребляете наркотики?
Я попал. Передачу смотрят все, в том числе моя мама и моя бывшая учительница. Блин, да это допрос! Прожектор направлен прямо в глаза, как гестаповская лампа: "На кого ты работаешь?"
- Итак, давно ли?
- Н-не знаю, сэр.... ну, может быть, пару лет.
- И где вы их берете?
- Эээ... дайте подумать. Да я как-то даже не помню... На самом деле... я их нахожу! Кто-то мне их подкладывает на порог.
Операторы ржут, но Герру Гарри не смешно. Он продолжает:
- А почему вы употребляете наркотики?
Господи, он решил все возможные вопросы перебрать!
- Видите ли, у меня от них волосы лучше растут. И глаза становятся такие большие-пребольшие! И девочки меня любят. И вообще, меня прет... - Я стараюсь быть дипломатичным, все-таки как-никак менеджер; пытаюсь, чтоб он меня понял, ну хотя бы просто как человек из шоу-бизнеса. Но нет, он не понимает ни слова. Он с другой стороны стекла. В результате я выгляжу банальным торчком. Правда, в те времена нам еще наплевать, наркотики пока что всего лишь прикол, одна большая шутка.
Джин Энтони фотографирует нас на пороге Эшбери, 710 для специального номера журнала "Тайм", целиком посвященного Лету Любви. Гарсия в своей трип-капитанской шляпе, Леш в студенческой шляпке с перышком, Пигпен с видом удолбанного шоферюги в расшитом камзоле, внизу мы с Рифкином и собакой. А это кто такой красивый? Ну конечно, Кучерявый Джим! Обычный торговец травой из Техаса, но у него самые длинные волосы.
- А где девушки? - это Николас фон Хоффманн из Washington Post. При виде глазастых девчонок в прозрачных блузках он явно возбуждается. Отводит меня в сторонку и спрашивает, не могу ли я его с кем-нибудь познакомить, а то он пишет статью про девушек Хэйт-Эшбери. Дело ясное. Интересно, за кого он меня принимает? Одинокий журналист пригласит симпатичную хиппушку на ужин. У него наверное, большая комната в отеле... После серии статей он принимается за целую книгу - "We Are the People Our Parents Warned Us Against" ("Мы те, против кого предостерегали нас родители". Прим. перев.: в свое время это была первая книжка про Хэйт-Эшбери, попавшая ко мне в руки).
Целый день мимо нас шоркаются автобусные экскурсии, будто мы хипповый Белый Дом какой-нибудь. Экскурсоводы бесстрастно бубнят: "Основное занятие - выращивание марихуаны. Помимо употребления наркотиков, они устраивают парады и демонстрации, занимаются духовными исканиями и уклоняются от военной службы". Один парень здорово придумал: бегает за автобусами, показывая туристам зеркало.
Бедняга Хэйт-Эшбери, все на тебя набросились и делят, как кусок бесплатного пирога! Но самое иезуитское мероприятие - Монтерейский поп-фестиваль. Мы сразу поняли, что будет кидалово, но уж больно нагло, когда тебя кидают люди, сделавшие миллионы на песне "Калифорния видит сны". Мы видим сны, а они бабки зашибают!
Друзья из Airplane и других групп, заявленных в предварительном списке, уже предупреждали нас, что Лу Адлер и Папа Джон Филлипс из Mamas and Papas что-то мутят. Что именно - никто не знает, но по опыту ясно: кто-нибудь обязательно нагреется на всей этой бесплатной музыке и свободной любви...
Для начала Джон и Мишель Филлипс из Mamas and Papas приезжают знакомиться, прикинувшись эдакими братцами по оружию, которые тоже пробовали или, ВОЗМОЖНО, пробовали ЛСД. Но что бы они ни пробовали, они далеко не такие психи, как мы. И далеко не так наивны. Мы, конечно, уважаем Филлипса и его группу как музыкантов, но разговаривает он никуда не годным образом. Псевдохипповые прибаутки, шоу-бизовые штампы, поддельная искренность. Скоро под меховой шляпой и разноцветными бусами обнаружится обычный Эл-Эйский (лос-анджелесский, то бишь) прохвост. Впечатление у всех нас одно: парень решил заработать на сан-францисской хипповой телеге, устроив фестиваль вокруг нас, Джанис, Кантри Джо, Big Brother, Quicksilver и Airplane.
Встреча происходит в особняке "Аэропланов". Филлипс понятия не имеет, каковы наши интересы, да и, в общем-то, ему все равно. Прежде всего, мы задаем слишком много вопросов.
- Чуваки, врубитесь в телегу! - вещает он. - По-моему, у вас паранойя. Вы не врубаетесь! Приколитесь, какой ништяк! К нам едут Джими Хендрикс, Отис Реддинг, The Who. Роллинги уже почти подписались! Правда же, Эндрю? - Они притащили с собой пресловутого Эндрю Олдхема, менеджера Rolling Stones. Самого сэра Эндрю! Да, впечатляет.
Как ни пытаются они нас соблазнить, заручившись поддержкой Олдхэма и суперпромоутера Лу Адлера, мы с Рифкином вынуждены притормозить и сказать, что мы подумаем. Пора им в обратный путь. Олдхэм в восторге от поездки по побережью:
- Прекрасно прокатились! Волны, правда, немножко слишком, похоже, штормит! - Ну что ж, на посошок мы втихаря подсыпаем им кислоты - чтоб сильней штормило.
Пока что еще ни одна из групп из Беркли и Хэйта не хочет связываться с фестивалем. Зато соглашается Пол Саймон и пытается склонить нас к тому же. Он приезжает в Сан-Франциско, и мы гуляем с ним, неузнанным, по Хэйт-стрит.
- Что вы заморачиваетесь с правами, - говорит он, - оставьте это адвокатам. Не за это будут помнить фестиваль. Без вас и других местных групп получится очередное поп-шоу, и больше ничего. В конце концов, мне сказали, что вы участвуете, только потому я и согласился.
Группы сдаются одна за другой. Хендрикс и Who точно будут, да и Отис Реддинг - причем, говорят, только благодаря участию сан-францисской тусовки.
За несколько дней до фестиваля в отеле Фермонт происходит решающая встреча. Лу Адлер с помощниками наизнанку выворачиваются, только бы нас уломать. Они готовы клясться на могиле своей бабушки (или, если угодно, на газете "Голливудский репортер"), что не кинут нас.
- Почему-то у нас такое впечатление, - говорит Фил Леш, - что вы собираетесь все это заснять, выпустить кино и кучу двойных альбомов и продать в Сингапур.
Адлер и Ко делают квадратные глаза. Как ему только в голову могло прийти! И вообще басистам положено думать о музыке, а не о деньгах. Но Фил продолжает:
- Предположим - ну, просто сделаем допущение - вы снимаете кино. Сколько раз его прокрутят по телевизору? Давайте вы просто честно нам расскажете о своих планах, и мы заранее обо всем договоримся.
На что Адлер отвечает, с самым невинным и обиженным видом:
- Плохо вы о нас думаете, ребятки. Где вы только такого набрались? - Он озирается, ища поддержки. - Вы только поймите, как все будет клево! Весь мир, блин, на нас смотрит! Мост Лос-Анджелес - Сан-Франциско - Лондон - это же просто кайф. Внукам будете рассказывать!
Типичный эл-эйский базар. Посреди этой "оратории 4 июля" Леш встает и уходит со словами:
- Теперь я точно знаю, что нас наебут. - Пока Адлер так не заговорил, он еще сомневался.
Пол Саймон - душа фестиваля, большинство из нас подписалось благодаря ему. Он советует взглянуть на дело глазами публики. Кроме того, устроители обещали передать вырученные средства школам на покупку музыкальных инструментов для неимущих детей.
- Не все ли равно, чего хотят эти люди? Надо показать им, кто мы есть! - Ну что ж, сделаем это ради публики, и плевать на все остальное.
Даты - 15-16-17 июня. Я приезжаю пораньше, чтобы позаботиться о том, о чем забыли промоутеры. По опыту Be-In мы знаем, что приедет народ из всех коммун побережья - из Биг Сура, Шасты, Орегона. За два дня до фестиваля начинают прибывать автобусы, полные людей, желающих знать, где можно расставить палатки и типи. Ясно, что помогать должны мы, больше некому. Мы обращаемся в местный колледж с просьбой отдать под кемпинг футбольное поле, открыть душевые, обеспечить горячую воду и прочие полезные вещи. Договариваемся с дирекцией цветочного павильона, что там смогут ночевать те, у кого нет даже палаток.
Когда идешь в сумерках среди палаток и разрисованных индейскими символами типи, а вокруг люди играют на гитарах, бегают дети и собаки - это стоит всех разногласий в мире. Мы захватили вражеский лагерь, превратили его в наше собственное событие. Пока промоутеры обхаживают Брайана Джонса, Monkees и прочих, даже не играющих на фестивале знаменитостей, в наших палатках возле входа творится пейотовая церемония. Горят костры, струится дымок над типухами.
За кулисами шныряют акулы шоу-бизнеса, представители записывающих компаний, а нам пришла в голову новая идея. Не устроить ли джем? В цветочном павильоне, а лучше прямо на футбольном поле. Там много народу, который не попадет на концерты.
- Вот это уже похоже на серьезный кайф! - говорит Хендрикс. Пигпен, Джими Хендрикс, Джерри Гарсия, Пит Таунсхенд, Дэвид Кросби. И еще куча музыкантов - все рвутся играть.
На небольшой платформе возле цветочного павильона мы устанавливаем аппарат, проводим электричество, уводим со сцены несколько комбов. С первыми аккордами включается свет, и вот самое лучшее - лица людей, многие из которых никогда не были в Сан-Франциско. Разбуженные посреди холодной ночи, они садятся в своих спальниках и не могут сообразить, что происходит. Эрик Берден, Byrds, The Who... Берден на платформе грузовика, играющий "Дом восходящего солнца" с Питом Таунсхендом на лидер-гитаре. Я, конечно, убился с вечера, но не до такой же степени!..

* * *

Моя основная ошибка, что за день до нашего выступления я забил концерт в каком-то клубе в Лос-Анджелесе - кушать-то надо. Но что еще гораздо хуже, у Гарсии украли ГИТАРУ, и в результате у меня на руках деморализованный Гарсия и усталая команда. Сомневаясь до последнего, играть нам или нет, мы занимаем самое неудобное место в программе: суббота вечером, между Who и Хендриксом. Ловить нечего. Сыграли бы спокойненько в субботу днем, в воскресенье после обеда... А тут, меж сверкающих огней и пылающих гитар, мы совершенно теряемся.
В конце сета Таунсхенд, как водится, разбивает гитару, а Кит Мун расхерачивает ударную установку. Финальная "My Generation" - полный рок-армагеддон. Пиздец, ребята! Наш выход.
И тут-то, по дороге на сцену - я не шучу! - нас ловит Джон Филлипс! С бумажкой - подпишите, мол. Мы же предупреждали, что ровно так и будет! Ничего мы не подпишем. Не подпишем, и все.
- Слушай, - говорю я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не откусить ему голову, - а ведь мы так не договаривались.
- Чувак, ну чего ты, - ноет Филлипс. - Все уже подписали: и Aiplane, и Country Joe, и вот только что Big Brother. Вы одни остались! - Но нет, мы не подписываем и в результате блистательно отсутствуем как в фильме "Монтерей Поп", так и на последующих пластинках.
Ладно, хрен с ним. Перед нами огромная толпа, день туманный, холодный и мрачный, так что все внимание сконцентрировано на сцене. Заслышав, что вышел Dead, толпа хлынула вперед. Те, кто остался снаружи, тоже хотят послушать героев андерграунда; кто-то оставил открытой заднюю дверь, и все поломились внутрь! Промоутеры в ужасе! Микки Доленц из Monkees, в костюме индейского вождя, выскакивает на сцену, хватает микрофон Леша (посреди песни) и кричит:
- Без паники! Вопреки слухам, Битлз не приехали! Люди, Битлз не будет! Все, у кого нет билетов, просьба покинуть зал! - Песня конечно, обрывается, и Леш со злости спихивает Доленца со сцены.
Облом, конечно, но нельзя сказать, что нам испортили какой-то великий момент. В лучах прожекторов Dead никогда не проявляются с лучшей стороны. Типичный случай - обосраться, когда требуется показать, на что мы способны. Так уж мы устроены. Сразу после нас выходит Джими Хендрикс и просто убивает всех наповал - играет зубами, шаманит, сжигает гитару. Зажатые в бутерброде между Who и Хендриксом, мы просто испаряемся. Люди вообще с трудом вспоминают, были мы на том фестивале или нет.

* * *

Но вот фестиваль окончен, и - какой сюрприз! - все деньги таинственным образом пропали. Адлер и Ко заявляют, что их представитель сбежал со всей выручкой в Мексику. Какая-то часть впоследствии обнаруживается, но далеко не полностью идет на благотворительные цели. И кроме того, есть же еще доход со всех этих записей, телевидения, пластинок - который капает, кстати, по сей день.
Силы тьмы обвели нас вокруг пальца. Украли нашу музыку, наш кайф, сам дух Сан-Франциско! И мы решаем, что лучший способ показать, насколько нам на них наплевать - это бесплатная раздача. Мы замышляем небольшой прикол. На самом деле очень даже большой прикол.
Фирма "Фендер" предоставила фестивалю оборудование - бесплатно, за рекламу. "Использовано только на всемирно известном Монтерейском поп-фестивале!" Эх, какой аппарат. У музыкантов слюнки текут. Не то что наше собранное Оусли, прожженное бычками самодельное барахло.
А не оттащить ли все это в Сан-Франциско? Поставить где-нибудь в парке и устроить бесплатные сейшена. Да, но как? В воскресенье вечером, во время концерта, мы с Дэнни заводим двух адлеровских охранников за кулисы и угощаем выпивкой. В бухло подмешана изрядная доза ЛСД. Поначалу они что-то подозревают, но мы оба отпиваем по большому глотку:
- Во, гляди! Теперь веришь? - Я знаю, что к концу шоу оба будут готовые - скорее всего, побегут в мотель искать девчонок.
И вот на сцене остается на полтора миллона долларов аппаратуры, не охраняемой никем, кроме двух удолбанных стражей. Ага, и задняя дверь нараспашку. Ну что, все ушли. Мы не виноваты. В нашем распоряжении фургон наших друзей, плакатных художников Мауса и Келли. Выгружаем оттуда майки, подгоняем фургон к задней двери и грузим туда все, что нужно, составляя в уме воображаемые ансамбли: так, гитарных комбов надо три - чтобы Джерри и Джими сыграли вместе, и еще один для ритм-гитары; басовых два - для Кэседи и Леша... (Так оно на самом деле и произойдет).
На сцене оставляем записку: "P.S. Вы уж извините, чуваки, но мы на несколько дней одолжим у вас аппарат. Дело в том, что музыкантам настолько понравилось на нем играть, что очень хотелось бы еще. Мы все вернем!".
Приезжаем домой глубокой ночью - нас все еще прет. Джерри, Фил и Пигпен таращат глаза, как блюдца. Вот это фокус! Да будет звук!
Только в понедельник, заметив существенные пробелы в списке оборудования, "Фендер" хватился пропажи. Их обули на миллион с лишним баксов! Шлем им телеграмму, параллельно пропечатывая в газете:
"Мы освободили нижеперечисленные усилители и колонки, дабы даровать бесплатную музыку народу Сан-Франциско и Северной Калифорнии. Использовав три или четыре раза, обязуемся вернуть их к концу недели".
Надо найти генератор и грузовики с платформами. Мы знаем, что Отис Реддинг, Джими Хендрикс, Who, Эрик Берден и Animals едут в Сан-Франциско, чтобы выступить в "Филлморе" и "Авалоне" после фестиваля. Билл Грэм достаточно умен, чтобы посоветоваться с Джерри, кого именно приглашать.
После Монтерея все едут в Сан-Франциско и никто - в Лос-Анджелес! Вместо того, чтобы вернуться в свое Колорадо или Идаго, все едут к нам. Мы готовимся как можем, и все равно, когда мигрирующие орды хиппи оседают в Хэйте, кажется, что он вот-вот лопнет.
Даже запасливые Диггеры еле справляются. Они устроили огромные суповые кухни и снабжают горячей едой всю эту толпу, которая даже не задумалась о своем пропитании. Они, наверно, питаются святым духом! Денег у них нет - все, что было, спустили в Монтерее. Все имущество - в лучшем случае спальный мешок. Некоторые ночуют в коммунах Хэйт-Эшбери, но даже просторные викторианские дома не могут вместить всех. Многие спят в Голден-Гейт-парке. Костры там запрещены, но люди спят под ветвями и звездами, зная, что завтра их накормят горячим супом. Ночь напролет на Хиппи-хилл тарахтят бонги. И поныне, в 95 году, можно услышать их там...
Диггеры прочесывают все супермаркеты города, собирая испорченные кочаны салата-латука. Верхние листья счищают, из кочерыжек или фасоли варят суп. В магазинах вчерашнего хлеба берут черствые булки, что-то выпекает компания "Волшебный хлеб". Кусок хлеба, миска горячего супа - вот и обед.
Диггеры кормят публику, мы ее развлекаем. Места концертов заранее не объявляются, чтобы никто не помешал (и не отобрал аппаратуру). Тактика обычная: договариваемся с кем-то на той стороне улицы, перекидываем шнур по ветвям деревьем и проводим в парк электричество. Провод замаскирован, полиция не может найти ни генератор, ни зачинщиков, и весь день наш. Эрик Берден и Джими Хендрикс играют джемы с Grateful Dead для семи-восьми тысяч человек.
Для большого сейшена в Голден-Гейт-парке приходится использовать генератор, это плохо, потому что его надо арендовать. А арендатора полиция запросто может вычислить.
Однако полиция ведет себя совсем не агрессивно. Мы ставим Ангелов Ада сторожить аппарат. Даем указание не оказывать сопротивления, но одного вида Ангелов в полной боевой раскраске достаточно, чтобы держать полицию на вежливом расстоянии. Начинается игра в поиски зачинщиков - полиции это больше нравится, чем выяснять отношения с Ангелами. В эту игру можно играть часами, а концерт тем временем идет.
Потом мы возвращаем оборудование. Причем в полнейшем порядке. Шлем записку: "Будьте там-то и там-то ровно в полдень. Не надейтесь, однако, найти нас где-нибудь поблизости. Пока, ребята, и спасибо за одолжение".
Газеты пестрят аршинными заголовками: "МЕНЕДЖЕРЫ GRATEFUL DEAD ЗАВЛАДЕЛИ АППАРАТУРОЙ НА МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ". Ральф Глисон в газете "Сан-Франциско Кроникл" выставляет нас эдакими Робин Гудами. О том, что мы украли аппарат (который потом вернули), пишут больше, чем о промоутерах, укравших наши деньги.
Целую неделю в Сан-Франциско праздник, все по уши в кислоте, кроме Пигпена, который заседает с гостями на кухне. Он подружился с музыкантами Отиса Реддинга и нашел себе пару подружек. Эрик Берден и Чес Чендлер из Animals относятся к нему с таким почтением, как обычно англичане к настоящим блюзменам Дельты.