What Goes On, No.4. M.C.Kostek, Phil Milstein, Kate Messer, 1980-1990 гг. Сокращенный перевод с американского А.Герасимовой по изд.: The Velvet Underground Companion. Four Decades Of Commentary. Edited by Albin Zak. - Omnibus Press, 1997.
- Помню, как я впервые пришла к Джону (Кейлу) послушать их. Они сыграли пару песен. Я тогда хотела стать барабанщицей, вот и пришла, а может, Стерл (Стерлинг Моррисон) посоветовал. Первое впечатление было очень мощное. Они сыграли "Героин", это было сильно. Мне тогда уже рассказывал о Лу (Риде) мой брат, он тоже был под впечатлением. Это было ни на что не похоже.
В четвертом или пятом классе я занималась на кларнете, вот и все мое музыкальное образование. Потом играла на барабанах в группе The Intruders. Пару раз выступали на Лонг-Айленде, играли Чака Берри. На следующий вечер после нас в том клубе барабанщика застрелили, попали рикошетом.
Стерлинг в принципе играл на гитаре лучше Лу, но Лу вытворял всякие штуки, с фидбэком, например, которых не умел Стерлинг. "Гитара-Страус", обозначенная на первом альбоме - это был старый полуакустический "гретч", зеленого цвета, Лу снял с него лады, и звук получался странный. Не на всех песнях он годился, но там, где надо, получалось превосходно. Скоро его украли. Вместе с коллекцией пластинок. Такая коллекция была! Лу лет с двенадцати собирал синглы, в основном каких-то совершенно неизвестных, неслыханных групп. Вынесли всю коллекцию и гитару заодно, целая трагедия. Были пластинки, которых, наверное, ни одной копии во всем мире не сохранилось. Мне страшно нравилось их слушать. Нам с Лу вообще нравилась одна и та же музыка, бывало, соберемся у него, выпьем, он говорит: "А вот это послушайте!" - "Ого! Это что ж такое?" - "Да вот, The Goofballs" какие-нибудь. Сотни две или три пластинок.
Джон ездил в Англию и привез пластинку The Who, мы их раньше не слышали, очень понравилось. И Кинкс мы любили, и Роллингов. Но я больше всех, прямо с ума сходила. Особенно по Битлз. Но как-то за ними "угнаться" - и в мыслях не было. Чтобы прославиться, чтоб Мик Джаггер когда-нибудь услышал нашу запись... Ух! До сих пор в голове не укладывается. Мы ведь не считали себя профессиональной рок-группой. Лично я днями работала, Стерлинг учился, а Лу с Джоном - черт их знает, чем они занимались, но на работу не ходили. Репетиций как таковых у нас не было. Первая репетиция у меня фактически случилась на первом концерте, вдобавок там все время все ломалось... Когда надо было записывать альбом, мы снимали репетиционную базу и несколько дней гоняли материал. Но вообще мы эти песни уже столько раз играли вживую, что репетировать было не нужно. Если Лу сочинял новую песню, мы приезжали туда, где должны были выступать, пораньше днем, с ходу разучивали ее, крутили, пока не встанет. Но такого, чтобы "репетиция дважды в неделю" - этого никогда не было. Обычно они сначала пробовали вещь без меня, чтобы самим понять, чего они хотят, а потом уже подключали меня. Ну, и дальше просто играли, играли, играли...
Какие у нас были цели вначале? Да не знаю. Просто начали играть и смотрели, что из этого выйдет. Как любая начинающая группа - не считали себя Бог знает кем и не собирались зарабатывать миллионы. Когда появился Энди (Уорхол), появилась надежда на более или менее постоянную работу, но ни в музыке, ни в отношении к ней заметных перемен не произошло. Просто я на службу стала приходить позже, а смываться оттуда пораньше. Каждый вечер спешила в "Дом" и относилась к этому серьезно, как и все мы. Но вряд ли кто-то из нас думал: "Вот, надо сыграть так-то и так-то, тогда получится хит, и мы разбогатеем". Никто не думал о деньгах, просто был кайф, развлекуха. Я по-прежнему жила дома, тут за недостатком средств ничего нельзя было изменить, но я сама изменилась, классная была жизнь, хотя порой сумасшедшая и утомительная, я скучаю по ней. Где-то через полгода, наверное, я перестала ходить на работу.
Энди не вмешивался в нашу музыку, ему просто нравилось все, что мы делаем. Я слышала о нем раньше, и здорово было с ним познакомиться. Смешными вещами он занимался, не в смысле "ха-ха-ха", а в том смысле, сколько ему за это платили. Мне кажется, он так шутил, во всяком случае тогда. Шелкография, например. Джерард (Маланга) и другие ребята с "Фабрики" (студии Уорхола) размножали эту корову или что у них там было, Энди ставил печать со своей подписью, и все. И продавал штуки по полторы.
Фил: - Я слышал, вы перепечатывали его роман...
- Этот, что ли, под названием "А"? Ох, вот это смех был. Я отказалась печатать неприличные слова. Просто не хотелось в этом участвовать.
Фил: - Творческая цензура?
- Да нет, просто стыдно было. И я стала оставлять пропуски, чтобы он сам вписывал, что ему нужно. Я печатала с магнитофона: прослушаю кусок и печатаю. Он приходит, садится на край стола, говорит: "Как же так, Мо, надо все слова печатать", а я говорю: "Нетушки, вот я уйду, тогда возвращайся и вписывай". И в это его кино я часто не хотела впутываться. Непристойное и дурацкое. Просто говорила: "Я пошла домой". Помню один фильм, не знаю даже как называется, я была в темных очочках, и чего-то меня там связывали, а Джерард танцевал. Ну, и еще Энди снимал, как мы играем. Довольно много снимал. Мне платили пять долларов в день, что ли. Плюс безразмерный кредит в ресторанчике "Max's Kansas City", прямо напротив моего дома. И это был, конечно, рай. Можно было сначала пожрать, а потом сидеть хоть всю ночь пиво пить с друзьями. "Эй, запишите на счет Энди!". Красота.
Когда Энди вышел на нас,он прежде всего искал группу для своего "мультимедийного шоу", как он его называл, "Exploding Plastic Inevitable" ("Взрывчатое пластиковое неизбежное"). Потрясающая была вещь. Сейчас вроде кажется - ничего особенного, но в середине шестидесятых это было неслыханно. Во-первых, конечно, свет. Ничего сложного: каждым прожектором рулил отдельный чувак, и все они знали песни, настроение каждой вещи, и подыгрывали нам. А сзади нас на большом экране показывали кино. И танцовщики - Джерард Маланга, Мэри Воронов, они хорошо танцевали. Импровизировали. Иногда очень смешно, причем публика не понимала, а мы-то каждый вечер их видели. Отличное шоу, великолепная идея, в то время стоило прийти посмотреть. Люди постарше были, конечно, в ужасе. А молодежь балдела. Однажды мы играли в Чикаго, Лу болел и не участвовал, а Энди не захотел поехать, и одна девица, Ингрид Суперстар, взялась его изображать. Натуральная платиновая блондинка, в кожаной куртке, две недели дурила народ, и никто не догадался, что это не Энди.
А потом все решили, что неплохо было бы издать альбом, поскольку шоу имеет успех, у нас уже есть имя, публика своя. Записывались на деньги Энди и на свои, потом кто-то, кажется, (Стив) Сезник, стал искать издателя.
Фил: - Какова была роль Энди в качестве продюсера?
- Да просто... (смех) подумали: "Отчего бы Энди не сделать продюсером?" Я даже не помню, приходил ли он, если и приходил, то ненадолго. На самом деле, наверное, продюсером был звукоинженер. Чего нам не хватало, так это действительно опытного человека, чтобы он говорил: "Давайте попробуем иначе", "Давайте вот тут перепишем...", подавал бы идеи. А у нас были только мы сами и наши песни, вот мы их и сыграли. Просто записали материал, и все. Никаких таких особых аранжировок. В нашем распоряжении оказалось пианино, и мы записали какие-то клавишные партии, чего на сцене сделать не могли, нас ведь было всего четверо. Никаких инструментальных наложений - ну, разве что соло где-нибудь. И голос Лу накладывал. Но тоже не всегда, "Героин", например, он пел сразу. А может быть, вообще все пел сразу. Мы вообще понятия не имели о том, как это делается, лично я, во всяком случае, и, судя по результату, остальные тоже. Кстати, звукоинженера я тоже что-то не припомню. Вообще не уверена, что кто-нибудь там сидел в кабинке. Кто-то, конечно, должен был... Но мы за все платили, никто нами не командовал, мы и делали что хотели. Не было времени переделывать. Сейчас вот записываюсь (сольный альбом "Playin' Possum"), просто невероятно, сколько раз подумаешь: "Попробую-ка я так, или нет, попробую эдак". А если в студии, с группой, этого не происходит, результат налицо.
Но мы альбомом были довольны. Приятно, когда у тебя выходит пластинка. Заходишь в магазин, на твоей же собственной улице, а там твоя пластинка лежит. Это же круто! Но сама запись, конечно, ужасна. Может, ребята думали: "За такое короткое время лучше все равно не получится". "Героин" - вообще каша. Весь альбом сделали за восемь студийных часов! А продюсер известно кто - Энди (смех)... Мы понятия не имели, что делаем, ну и Энди тоже, и это слышно. А когда MGM взялась ее издавать, нам предоставили три часа в калифорнийской студии, чтобы что-то там поправить. Десять песен! Что там можно было сделать за три часа? "Героин" переделали и, по-моему, "Waiting for the Man", и еще пару номеров, не помню уже, какие. Но настолько быстро, что не было времени сказать: "Давайте сделаем так, давайте сделаем этак". "Героин" - вообще слезы. Такая отличная вещь, играешь - мурашки по коже, а на альбоме я слушаю и каждый раз расстраиваюсь. Особенно если кто не бывал на концертах и думает, что она такая и есть. Ну "Героин", ну и что? На записи - куча мусора. Мужики воткнулись прямо в пульт, не вызвучили комбики в студии, в результате я ничего не слышала. Вообще ничего. Там, где ускорение, все должны ускоряться одновременно, иначе не получится как надо. И передо мной выросла такая стена барабанного грома, ни черта не слышно, Лу не видно, чтобы следить за движением губ хотя бы. И я просто остановилась. Перестала играть, говорю: "Так дело не пойдет, надо наушники или что-нибудь". А они как завелись, так и продолжали. И вот этот вариант был записан. Я просто в бешенстве - если кто нас видел вживую, это же такая песня! Я считаю, наша главная удача. Может быть, самая удачная песня Лу.
М.С. - А что там за шум в середине "European Son"?
- А, это смешно. Кейл с грохотом двигает стул, останавливается перед Лу, Лу роняет стакан, или бутылку, что ли. По-моему, отлично получилось. Очень вовремя. Звукач такой: "Что вы делаете?" (смех). Очень вовремя, и сразу музыка начинается. Не знаю, как это так ловко вышло. То есть записано было, конечно, отдельно, но как мы так подгадали по времени, не знаю. Мне страшно нравится.
- "Sunday Morning" продюсировал Том Уилсон. Это было в другой раз? Эта вещь стоит особняком в альбоме.
- Да, это было, кажется, в Нью-Йорке. Наверное, собирались делать сингл. Все участвовали в сведении, каждый выстраивал картину своего инструмента, кроме меня - я в это время была на работе, и за меня был Пол Морриси. Я волновалась, потому что у нас немножко разные вкусы, но результатом очень довольна.
Фил: - А песни, которые поет Нико, написаны специально для нее?
- Нет.
Фил: - Она когда-нибудь пела с вами другие песни, кроме этих?
- Да. Например, был такой номер "Melody Laughter". Ни разу не записанный. Такая странная длинная вещь, вся на импровизации. Я единственная держала свой ритм, остальные творили что хотели. А она издавала такие, знаете, стоны (смех). По мне довольно стремно, но ни на что не похоже. Может быть, еще пару песен она пела. Дошло до того, что она собралась петь "Героин". Тут уж я сказала: "Знаешь что... хватит". Но то, что она пела, было замечательно, очень ей подходило, особенно "All Tomorrows Parties".
"Exploding Plastic Inevitable" продолжалось полтора года. Потом Энди надоело, ну и нам хотелось быть группой, записывать пластинки. Никто не рассчитывал на пять лет, ни мы, ни он. Было весело, чем дальше, тем веселее, но у него появились другие интересы, и у нас тоже. Так что мы расстались лучшими друзьями. Нашим официальным менеджером стал Стив Сезник, они с Энди были знакомы, и когда Энди нашел нас, он позвонил Сезнику, сказал: "Есть команда". Был еще какой-то парень, который хотел стать нашим менеджером. Совершенно не помню кто, но - не хотелось бы говорить, надеюсь, Стив не прочтет этого - может, с тем у нас лучше получилось бы, просто потому, что он не был другом. Но мы выбрали Сезника как своего человека. А тот парень был более деловой, понимаете?
(Работа с Уорхолом) не столько подтолкнула нас, сколько представила нас публике. В основном приходилось играть для людей постарше, для богемы, не очень-то они нас и слушали, но по крайней мере нас заметили. Еще играли в колледжах, в разных городах - Бостон, Лос-Анджелес, Кливленд. Расставшись с Энди, мы некоторое время наращивали "свою" публику. Сначала трудновато было найти работу, но видя, что мы собираем толпу, нас приглашали опять. В богемных кругах хотели Энди с его шоу, нас никто не заказывал, и безумие, которое мы привносили, их пугало. Честно говоря, первое время мы судили об успешности выступления по числу оставшихся зрителей. Приходят благообразные пятидесятилетние люди посмотреть на банку супа "Кэмпбелл", а тут вон чего. Я долблю по барабанам со всей дури, Маланга скачет в плавках с американским флагом. Пару раз на нас наезжали. Как-то сломался у нас автобус - в глубинке, в Огайо. Там был Энди, мы и еще восемь-девять красавцев. Славные ребята, участники представления. Мы сломались на перекрестке в каком-то городке, возле бензоколонки. Увидев нас, хозяин немедленно предложил нам покинуть его владения. Причем это был не микроавтобус, а настоящий автобус в сорок футов длиной. Ну и как теперь сдвигать эту штуковину с его земли? Тут же нас окружила местная полиция, давай пялиться в окна: "Что за херня?". Словом, беда, а все потому, что у парней длинные волосы. Один местный тип вызвался сгонять в Детройт за заменой сломавшейся детали, и сутки мы провели там на осадном положении. Однажды в Чикаго Джон получил по морде на улице просто за длинные волосы. Кретинов хватало. Когда вокруг нас наросла публика, стало полегче. Вообще тому, кто не знает, трудно объяснить, насколько приятно играть на сцене, делать, что хочешь, для тех, кому это действительно по кайфу. Правда, в 1968 году обламывало количество наркоты вокруг, все эти зомби в зале.
Фил: - Такая уж у вас была репутация.
- Ну да, только через полтора-два года стало значительно лучше, когда люди стали приходить и слушать нас в нормальном состоянии. Надо сказать - вы, наверное, это слышали сто раз, но все равно - когда смотришь на народ в зале, появляется совершенно особая энергетическая штука. Кто-нибудь смотрит на тебя и прется от музыки, и ты на него смотришь и прешься, думаешь: сейчас как вдарю посильней, как снесу ему крышу! (Смех). Жалко, кино нет, я даже не знаю, как мы выглядели на сцене. Энди снимал нас только в своей студии, "Фабрике".
Фил: - А как вы вели себя на сцене?
- Никто особо не прыгал. Стерлинг вообще только ножкой топал, и все. Лу был немножко подвижнее, не то чтобы плясал, как Мик Джаггер, но подвижнее, чем Стерлинг. Мы не стояли как вкопанные, но и не танцевали. Просто играли песни. На самом деле вид у нас поначалу был, наверное, довольно зловещий. Мы все, не сговариваясь, всегда ходили в черном. Может, у всех у нас был такой мрачный период в жизни, не знаю. Но мы все ходили только в темно-синем или в черном и в темных очках. Все, должно быть, уверены, что это нарочно. Ничего подобного, просто мы так одевались, и все.
Фил: - Все концертные записи сделаны из зала; похоже, вы никогда не записывали концертов.
- Да, и очень жаль. Не понимаю, почему ни у одной компании не хватило ума записать нас живьем. Это было действительно здорово, иногда прямо мурашки по коже. Бывало, Лу импровизировал слова, для разнообразия. Во многих песнях присутствовал элемент импровизации, то Стерл что-нибудь новенькое придумает, то Лу, то я. Были вещи с более жесткой структурой, типа медленных баллад, особо не покуролесишь. У каких-то была определенная длина, "Pale Blue Eyes", например, у других - нет. У большинства песен вообще неизвестно где были начало и конец (смех), сплошная импровизация, "Героин", например, вообще был всегда разный, совершенно разный. Особенно та часть, где ускорение. "Sister Ray" тоже. Иногда она или "Героин" бывали очень медленные, просто для разнообразия, "Waiting for the Man" превращался в блюз, в ритм-энд-блюз. Скучно же из вечера в вечер гонять одно и то же. "Melody Laughter" могла длиться от двух минут до сорока двух. Я от нее прямо зверела: начиналось все с определенного ритма, а Лу творил что хотел, и Кейл тоже, одна я должна была держать этот ритм, приходилось закрывать глаза и считать про себя, настоящая пытка. Думаешь: "Когда вы уже наиграетесь!" Слушать-то, конечно, было интересно, даже очень. Кейл то скрипку попилит, то бас возьмет, то за клавиши сядет. И так оно все крутится, крутится.
Фил: - Сколько обычно продолжался концерт?
- По-разному. Если хозяин хотел поскорее сменить ансамбль и пустить другую публику, бывало, и полчаса. Но, как правило, минут сорок пять, иногда полтора часа. Порядок песен менялся почти каждый вечер. Мы каждый раз составляли список заново, обсуждали его. Кто-нибудь записывал на бумажку, обычно Стерлинг.
М.С.: - Помните Саут-Дирфилд, штат Массачусетс, между Бостоном и Нью-Йорком? Старый роликовый каток. Почему вы выступали именно там, причем несколько раз? Захолустье, колледжа нет...
- Что-то припоминаю. Крохотная сцена... Чувак предложил сыграть, мы подумали: а фиг ли? Причем нас с первого же раза отлично приняли. Помню, мы даже удивлялись (смех). Нет, правда, такая дыра, мы думали: кому мы тут нужны? А вот, полный зал, все радуются.
М.С.: - Вы завоевали хипповую публику. Захолустье захипповало, народ только-только научился танцевать мозгами (смех). Было два вечера: один для пьющих, другой для непьющих. Так еще где-нибудь было?
- Запросто могло, потому что во многих местах, где мы играли, не продавали алкоголь лицам до 21 года. Вообще во многих местах не было алкоголя. Одна кока-кола, а народ собирался. Цены смешные: смотришь на наши постеры, написано - три бакса. Выступаем мы и кто-нибудь еще. Однажды играли в Бостоне вместе с МС5, они катались по городу на машине с репродуктором, кричали: "МС5 сдует Velvet Underground со сцены!". Кажется, это они были. Детройтские дела. Не помню, разбивали ли они гитары, но очень хотели отвоевать у нас Бостон. Забавный был вечерок. Напрасно они с нами связались. Мы их закопали, конечно.
Мы всегда собирали полные залы. Не стадионы, но большие клубы собирали. Сейчас опять стали появляться такие клубы, я поэтому хочу обратно на восточное побережье, а то тут сплошной кантри-энд-вестерн. Пару недель назад брат прислал статью из "Нью-Йорк Таймс" про новые клубы. Вот чего бы мне хотелось: сидеть там, пить пиво и слушать музыку. Хорошее занятие. Тут такого не бывает, это надо в Нью-Йорк ехать. Или в Бостон. Но в последние пять лет там не было ни одного места, где можно было бы играть...
М.С.: - ...Спасибо, пожалуй, хватит.
- (Мужу): Не накачивай ребят пивом, я не думаю, что они пьяницы.
М.С.: - К тому же я потеряю нить. Вы говорили, что играть людям музыку - хорошее занятие...
- Да, и я скучаю по нему.
Фил: - Расскажите про второй альбом (White Light White Heat,1967). Там такой надсадный звук...
- Да, так было задумано. Стерлинг и Кейл, вооружившись новыми звуковыми игрушками, пытались перекричать, потеснить друг друга. На "Sister Ray" мы чуть не разнесли студию, все выкрутились на полную - живьем, одновременно. О сведении никто не думал. На сей раз у нас было не восемь часов, но и не два месяца. Том Уилсон, кажется, интересовался не столько звуком, сколько блондинками, которые шастали у него в студии. Живое свидетельство - "Sister Ray", когда он забыл включить микрофоны. Помните, вы мне присылали статью, там сказано что-то вроде: "Морин бешено лупит по барабанам, пропустила удар - не все ли равно"? Так вот, на самом деле - и я до сих пор мечтаю это исправить! - я там должна была постучать по ободу барабана. Лу говорит: "Кто там?" - и в это время стук. Приладили специальный микрофон, чтобы включить его аккурат в этот момент. Все остальное время он был выключен. Ну, и в тот момент его тоже не включили. Получился провал: четыре удара, потом два, потом опять четыре. Я готова была застрелиться, мы же два раза это записывали, и все получалось отлично, а тут бац, провал. И, конечно, все уверены, что я вдруг перестала играть (смех), я в бешенстве. "I Heard Her Call My Name" была испорчена при сведении, вся энергия пропала. Сводил Лу, очень он себя любил, взял и выпятил голос так, что ничего больше не слышно - ни ритма, ничего. А хорошая песня была. На меня тогда просто не обращали внимания, потому что я не высовывалась. У меня как у девушки вообще не было права голоса, вот барабаны и не звучат как следует. Лу, Джон или Стерлинг всегда говорили: "Здесь надо меня прибавить!". А мне однажды купили новые барабаны, и все.
М.С.: - Выдвигали ли записывающие фирмы какие-то требования? Вы всегда играли и записывали что хотели?
- Да, тут никаких проблем не было. Правда, по радио нас не крутили, ну и ладно.
М.С.: - Однажды, я помню, Лу как-то нервно объявил песню "Героин". Боялся полиции?
- Да нет, пошутил. Никакая полиция нас не трогала.
М.С.: - Он говорил: "Это песня не за и не против, просто об этом".
- Лично на меня это никогда не влияло. Если кто-то, кто мне нравится, поет про героин, вовсе не значит, что я тут же побегу пробовать. Мне казалось, что все люди устроены так же и не будут употреблять наркотики только потому, что мы о них поем. Но был недолгий период, когда Лу (может, Сезник ему подсказал) рассуждал так: "Песня хорошая, и петь я ее не перестану, но надо это дело прояснить", особенно когда публика совсем уж юная.
Фил: - Общались ли музыканты вне сцены?
- Да, и по этому я тоже скучаю. На гастролях всегда было весело. Я не очень общительный человек, и в основном люди подходили поговорить к Лу или Стерлингу, а я, что я, я же не буду напрашиваться: "Вот я барабанщица, поговорите со мной..." Так что общалась в основном с группой.
Фил: - Как произошел конфликт между Кейлом и Лу?
- Честно говоря, даже не знаю. Я никогда не лезла в эти дела. Иногда только скажешь: "Эй, да хватит вам уже!" А потом Лу сказал, чтобы мы выбирали: он или Джон. И мы выбрали его, он был более влиятельным, задавал тон, знал, как он хочет звучать. Вообще песни делали вместе, каждый вносил свое. Лу приносит песню, говорит: вот. Мы говорим: что ж, давайте покрутим. С одной стороны Джон со своей скрипкой и классической музподготовкой, с другой - я с тремя неделями тренировки и пластинками Бо Диддли. И когда это вместе, получается совершенно особый звук, особая идея. На тогдашнем фоне мы были ни на что не похожи. Так и вижу Джона в дальнем конце сцены: весь в черном, иссиня-черные волосы, галстук с булавкой, - извлекает фидбэк из скрипки. Это было нечто.
Думаю, наша музыка звучала именно так, как она звучала, на пятьдесят, а то и на восемьдесят процентов благодаря песням. Но и благодаря людям, собравшимся в группе, тоже. Я, например, за пять лет так и не научилась играть дробь (смех). И очень хорошо, потому что если б я была не я, а Джинджер Бейкер, музыка звучала бы совсем иначе. Я бы тогда тарахтела почем зря, и это изменило бы бы стиль, настроение песен. А я умела всего лишь отбивать такт, и из этого возник особый стиль. Стерлинг тоже вносил свой стиль, и Лу, и Джон, и Дуг, когда он был в группе. Самое лучшее - когда есть четыре человека, которым вместе классно, которым нравится стиль игры друг друга, нравится, какая получается музыка, вот это важно. Такое нечасто встретишь. Можно, конечно, играть в группе только ради денег, но я бы не стала. Никакого удовольствия.
Кто-то, конечно, должен при этом уметь играть... (смех). Из всех нас Джон был самый технически подкованный. Стерлинг тоже, он многому научился у Джона, кроме того, в юности играл на трубе, это его тоже чему-то научило. Как начнут про эти свои ступени, доминанты-субдоминанты, вообще ни слова не понятно. Зря я тогда не слушала их, не училась, сейчас вот играю на гитаре и ничего не знаю, это бесит. Не умею подбирать аккорды, не знаю, как они сочетаются.
Фил: - Вокруг третьего альбома всегда какая-то секретность, недостаток информации.
- Это все MGM, а может, Сезник развел таинственность, чтобы привлечь внимание. Записывались неделю, по шесть часов по ночам. В Нью-Йорке и, кажется, в Калифорнии. "Murder Mystery" - плохая запись, невозможно разделить треки. Опять же пример того, как игнорируют барабанщицу по половому признаку. У меня были тарелки неправильные, с неправильным звуком, не годным для этой песни. Это была такая фил-спекторского типа вещь, знаете: бумм, бумм... хшшш! А те тарелки могли издать только жалкое "тшт!". И вот настает момент, когда все ждут мощного грома, грохота железа, а вместо него - тюк... Я-то, дура, думаю: "Ну что ж, значит, так они работают. Но почему же, - думаю, - на других альбомах это звучит по-другому?" И никто не сказал: "Стоп, это неправильно", а я знала, что они в этом деле лучше меня соображают, и не высовывалась. Очень глупо. Если бы правильно микрофонились барабаны, были бы нормальные тарелки, песня получилась бы гораздо мощнее. Я-то ведь не знала. Есть у меня две тарелки, я и рада.
Фил: - Песня "Afterhours" была написана специально для вас?
- Думаю, да! Спросите лучше Лу, он давал мне ее попробовать еще не готовую. Я отказывалась петь ее на сцене, пока кто-то из публики не попросил, это был мой дебют. Страшно волновалась. Мне она нравилась, и публика ее любила: сидел человек за барабанами, рта не раскрывая, и вдруг запел!
М.С.: - Как получилось, что альбом Live1969 вышел на лейбле "Mercury"?
- Долгая история, не помню деталей... я тогда ходила на работу, группа распалась, мы уже не играли вместе. И тут мне на работу звонит... кажется, Лу звонил, говорит: хотят выпустить этот альбом, но мы все должны подписаться, подтвердить свое согласие. Сумма предлагалась долларов двести, что ли. Я говорю: "Они что, шутят - двести долларов, не буду я ничего подписывать!" Это давно было, году в 72-м. Тогда звонит, как безумный, какой-то типа агент. "Как насчет трехсот?" Я говорю: "Да вы с ума сошли! Это я семь лет жопу рвала за триста долларов? Идите на фиг". Мы со Стерлингом решили, что меньше чем за полторы штуки ничего не подпишем. Это даже тогда было мало. И подписали, дураки.
Дуг Юл был молодой и не понимал Лу. Лу злился, злился и ушел. Не срослись. Жить на грани распада было невыносимо. А время уже начинало нас догонять. Если в 1966 году "Героин" или "Венера в мехах" были откровением для публики, едва привыкшей к "She loves you, yeah, yeah, yeah", то в 1970 все изменилось. Может, лучше было бы бросить все на пару лет раньше, чем настолько приближаться к так называемому "национальному признанию".
Лично я находилась в депрессии: с одной стороны, все разругались и не могли договориться, а с другой - все больше народу на концертах, пластинки продаются нормально. Все было так бессмысленно и глупо. Я забеременела и последние два-три месяца не выступала, меня сменил брат Дуга Билл Юл. А через два месяца после рождения Керри первый состав окончательно распался. Я до сих пор в бешенстве от того, что Лу ушел. Не то чтобы сержусь - виноват, видимо, был Стерлинг, хотя все это не особо обсуждалось. Лу как-то говорил со мной об этом, но в весьма странных выражениях: левитация в спальне и прочая фигня. Не знаю, может быть, ему хотелось остаться одному или избавиться от кого-то: я говорю "кого-то" не чтобы не называть имен, я действительно не знаю точно. Он никогда не уточнял, в ком именно проблема. Или сам не знал?
Сезник относился к нему по-особенному, бережно. И это было правильно, потому что Лу дейстительно был особенный, не такой, как все. Он не мог спокойно переносить все вот это человеческое дерьмо, с которым могла справиться я и должен бы бы справиться Стерлинг. Вместо того, чтобы сказать: "что ж делать - Лу есть Лу", он начинал лезть в бутылку. Или дело в том, что они мужики, столкновение мужских эго... Три мужика в группе грифами меряются. Но Лу человек особенный, и Стерлинг мог бы вести себя более гибко. Лично у меня с Лу никогда не было проблем, мы всегда ладили. Мы с ним были ближе, чем он со Стерлингом. Стерлинг был не то чтобы злой или кого-то ненавидел, но он, например, никогда не ходил с нами обедать. Не то чтобы совсем никогда, но один раз из десяти. Может быть, как-то так защищался.
Самое обидное, что в тот последний год мы как раз начали хорошо играть - не просто Лу писал хорошие песни, а мы вчетвером научились их подавать как следует. Не каждый день находятся четыре человека, которые могут по-настоящему сыграться. Я никогда не встречу в "Фениксе" второго Лу. Жаль, что все так закончилось.
Потом нашелся этот Уолтер Пауэрс, порепетировали, и вроде ничего, стало получаться. Главная проблема была в том, что мы не умели сочинять песни. Дуг что-то там сочинял, но до Лу ему был далеко. Стерлинг потерял ко всему интерес, и на гастролях в Техасе он просто соскочил, остался там. Пришел Вилли Александер, мы еще некоторое время выступали, поехали в Англию, в Европу. Очень здорово, да, только из первого состава осталась я одна. И то сомневалась, ехать ли: работа, дочка, да и вообще - разве это "Вельвет Андерграунд"? А потом подумала: когда еще придется в Англии побывать. В Англию всегда хотелось. Мы неплохо исполняли песни, только это был уже не "Вельвет", и мне казалось, что мы обманываем народ.
Вернулись, и через несколько месяцев... все. Просто решили: к чертовой матери. Я пошла работать... Мне страшно не хватает группы. Хочется с кем- поиграть. Хуже нет, когда не с кем играть.
Фил: - Вас как первую барабанщицу в истории рока не удивляет, что вы оказали влияние в основном на барабанщиков-мужчин? У многих новых групп такой же стиль: бум-бум-бум, ничего лишнего. Как вы думаете, если бы не вы - получилось бы это само собой? Как вы охарактеризовали бы ваш стиль?
- Думаю, большинство женщин до сих пор считает, что барабаны - не для них. А стиль этот, наверное, появился бы все равно. Сейчас (1980) музыка возвращается к основам. Некоторое время, знаете, было сплошное диско, это не рок-н-ролл, это чепуха. Сейчас все возвращается к простоте, к корням... Барабанщик не должен пытаться победить песню. Я играла проще некуда - во-первых, от неумения, а во-вторых, нарочно. Хотела по звуку приблизиться к африканским барабанам, не во всех вещах, конечно, иногда надо тихонечко: тюк-тюк-тюк. И не придумала ничего лучше, чем перевернуть бочку. Мы весь Нью-Йорк облазили, искали даже в Гарлеме, и не нашли ни одного африканского барабана - знаете, такое долбленое бревно. По-моему, барабанщик типа Джинджера Бейкера - нормальный барабанщик, который хочеть покрасоваться, показать, на что способен - разрушил бы наши тогдашние песни. Так что я намеренно не стала всему этому учиться: научишься, потом не сможешь удержаться, чтоб не демонстрировать все эти красоты. Иногда кажется: вот, пора забабахать дробь - и просто хватаешь себя за руку. Сейчас, записываясь дома, я могу позволить себе больше, и все время говорю себе: "Стоп! Лишнее! Много лишнего!" (смех). Так что я рада, что не стала ничему учиться, это во многом изменило бы звучание.
Фил: - Я знаю, что вы играли стоя.
- Ну да, всегда стоя. Только первый раз сидя, а потом всегда стоя, почти до самого конца. У меня бочка была развернута вверх. Я была такая умная, что изобрела способ переделать педаль: она у меня была на деревянной подставке и била не вперед, а вверх. Получался такой низкий звук, как у африканского барабана, который мы так и не нашли. А недавно смотрю кино, "The Rose", так там у парня две бочки, и обе повернуты вверх, правда, он играет сидя, но педали бьют вверх. Я глазам своим не поверила.
Фил: - Кто-то, значит, подсмотрел.
- Не иначе... У меня была бочка, том-том и рабочий, и какая-то тарелка, почти как крышка от мусорного бака. Никуда не годная установка. Но всегда стоя, почти до самого конца.
Фил: - И так весь вечер.
- Да. Потому что я решила никогда, ни в коем случае не давать слабину. Чтобы никто не смел сказать: "А, девчонка, что с нее возьмешь".
Фил: - И еще: говорят, вы всегда пристально смотрели на Лу.
- Конечно. Не слышно же ни фига. Приходилось по движениям губ угадывать, в каком месте песни мы находимся. Прямо рядом со мной орал его комбик. Стерлинг играл ритм, с другой стороны - бас-гитара, звук стоял стеной. Приходилось ловить слова по губам.
Фил: - Кому из барабанщиков вы особенно...
- Любимый барабанщик? Чарли Уотс. Весь мой стиль - от него. Здесь нет сознательного подражания, просто так получилось. Вот кто никогда не красуется, не выпендривается. Не перегружает, играет ровно то, что нужно.
Фил: - А Ринго?
- Ринго тоже. Не безумствует, не пытается подмять под себя песню. Я думаю, барабанщик должен оставаться в тени, не забивать все пространство за счет других.
М.С.: - Как вы думаете, повлияло ли ваше участие в группе на ход вещей в целом?
- Думаю, очень серьезно повлияло. Не то что я к этому стремилась, все вышло само собой. Девушка в группе, причем не певица - целое дело. Дурацкий пример: вот сейчас девушки ходят на работу в брюках, и ничего. Звучит смешно, но после тридцати лет юбок и поясов с резинками это настоящая революция! Роль женщины в музыке, мне кажется, до сих пор жалкая. Поныне существует дискриминация - в чартах, на телевидении, везде. Женщинам диктуют правила - непрямым образом, через рекламу, через кино. Калечат девчонок, ровесниц моей дочери. Не дай Бог вырастет эдакой жеманной фифочкой. Утоплю.
Я никогда не говорила: "Я женщина, что хочу, то и ворочу". Я думала: "Я выполняю работу. Не нравится, что я в штанах - увольняйте." Я работала keypunch operator - вроде машинистки: печатаешь информацию на карточке ЭВМ, которая потом вставляется в компьютер. Очень быстро, между прочим, печатала, сто с лишним знаков в минуту. Работала вечерами в банке, с шести до двенадцати, ни посетителей, ничего. Ну, и сижу в рабочих штанах (dungarees). Штаны как штаны, чистые, аккуратные. Через двое суток инспекторша заявляет: в штанах нельзя. А среди наборщиц сидит толстенная тетка в юбочке, и жопа у нее такая, что юбочка задирается аж вот досюда. И ляжки свисают с обеих сторон стула. Я говорю: "По-вашему, это приличнее?" - "Ничего не знаю, правила есть правила". - "О'кей, " - сказала я и свалила оттуда. Представляете себе, какая чушь: "Надо носить юбку". Зачем? Коленки показывать? А у меня некрасивые коленки. Лучше посмотрите, сколько карточек я в час заполняю. При чем тут юбка?
И вот, по-моему, на такие вещи я здорово повлияла. Не то чтобы молодые люди говорили: "Раз Морин поступает так, я тоже буду", но благодаря мне и кое-кому еще во многих отношениях стало легче жить.
Странное дело, но почему-то, может быть, потому, что мужчины в музыке главенствуют, девушка обычно думает:"я не смогу играть на гитаре". Человек уже растет в этом убеждении. Это никуда не годится. Все равно что неграм говорить: "Вы не сможете этого сделать, потому что черные". То же самое, честное слово. Круче всего, наверное, быть черной женщиной.
Фил: - Сейчас, с появлением "новой волны", кое-что изменилось. Но все равно женщины зачастую угождают вкусам публики.
- Да... Чем так, лучше совсем никак. Вот, между прочим, Патти Смит - я ее видела пару раз по телевизору, дисков, увы, не слышала, но на фото в "Rolling Stone" она очень похожа на Кита Ричардса. Вот женщина делает то, что хочет. Не пытается быть хорошенькой, не завивает волосы, никакой такой фигни. Просто делает и чувствует как хочет. Так и надо. Это ведь и наш мир тоже, мы в нем живем. Ужасно на самом деле, тысяча лет пройдет, прежде чем женщины научатся вести себя, как им хочется.
Если бы я была пианистка или певица, это бы еще ничего. А тут барабанщица! Вдвое загадочнее, если можно так выразиться. Сколько раз я ловила на себе взгляды публики: "Блин! Как у нее так получается?". И, наверное, всегда где-то в глубине была эта мысль: "Если песня прервется, то не из-за меня". Двадцать минут - так двадцать минут. Я все время где-то в подсознании это держала. Когда разгружали аппарат, я никогда не манкировала как "девушка". Что могла, то таскала. Усилитель я поднять не могу, но гитару-то могу унести, еще какую-то мелочь, чтобы освободить доступ к более тяжелым предметам. Никогда не давала повода вздохнуть: "Эх, было бы нас четверо мужиков, быстрее разгрузились бы, а так нас всего трое". Никаких привилегий. Они при мне слегка придерживали язык, вот и все. В гостиничном номере обычно две спальни и общая комната? И Стерлинг мчался вперед, сшибая всех, чтоб только занять лучшую кровать, комнату с телевизором. А мы пережидали: "О'кей, Стерл, выбирай". Обычно мы с Лу оказывались в одной комнате...