Страница Умки. ПОЛЕТ ПТЕРОДАКТИЛЯ

N 5-6 (декабрь 2003 - январь 2004)

ЗАГРАНИЦА НАМ ПОМОЖЕТ

Вернулся Певзнер.

Вернулся Певзнер, и это – главное событие в музыкальной жизни Москвы на сегодняшний день. Любители авторской песни могут не беспокоиться: боюсь, они уже все поняли, побывав на серии клубных концертов-презентаций диска «Вещь», только что вышедшего на независимом лейбле «Bad Taste». Пластинка была записана в Америке силами местных (частично бывших здешних) музыкантов: качественный, на все руки джазовый состав, звучит не «как положено», а как Бог на душу положит, не чураясь безумных обработок и дурацких подпевок, и во всем этом великолепии купается, царит, парит не поддающееся имитации певзнеровское камлание:

Таксист нажал на тормоза
И одновременно на газ,
Но это вовсе не шиза,
Он выполняет мой заказ…

Лет двадцать назад скромный юноша с гитарой, надежда московской авторской песни, нырнул за границу – и вот вынырнул обратно. Когда-то мы были знакомы, но деталей я не знала – на уровне персонажей псоевского sleeve-note'а, которые радостно поразились, что Дима «жив» («Жив, жив, как никто другой!»). Теперь-то он мне много чего порассказал – как они с юной женой, бездомные, шарахались по ночному Парижу с двумя маленькими дочками в коляске, как он дружил с местными панками (середина восьмидесятых, самый расцвет) и ездил со старшенькой автостопом, а жена впадала в ортодоксальную депрессию, отвергала местную благотворительность, потом выкрадывала девчонок у благополучных местных семейств, куда их определяли за бесприсмотренностью, в общем, целый роман вышел бы, если записать поподробнее. Летом я видела этих девочек на фантастическом Димином концерте в «ОГИ» с залезанием на пианино и расшвыриванием бумажных самолетиков – и, не зная, кто они, поразилась их (искала эпитет, так и не нашла: небывалой? невероятной?) красоте. Певзнер же в конце концов свалил в Нью-Йорк, где занялся, в частности, экспериментальным кино, а гитару, в отличие от Наумова, бросил – после того, как повредил палец: «Я решил, что это знак».

И вот внезапно всплывает он в отечестве – настолько матерым человечищем, что впору последовать примеру Саши Башлачева: не в том смысле, чтоб сразу из окна, а в том, чтоб идти нервно курить на кухню и отказываться играть после Димы, «потому что он гений». Этот случай описан очевидцем на вкладке к упомянутому диску. Здесь же скажу, что записанный материал Дима сводил сам, пристегнувшись ушами к лэп-топу, на бульварчике, в самолете и еще Бог знает где, так что волшебность результата нисколько не противоречит его некондиционности.

Причем он еще сам не понимает, куда он вынырнул. Прошлой зимой, вырвавшись на пару недель, Дима рассказывал, что в последнее нью-йоркское время подумывал уже о тихом уходе в бродяги – жить на пляже, питаться отбросами и так постепенно, постепенно прекращать быть. "Я уже все разузнал, расспросил людей, как это делается. Ты же понимаешь, суицид – слишком жесткая вещь, а тут то же самое, только мягкий вариант…" Почему-то с того берега почудилось ему, что Москва – это выход, и сейчас он, похоже, счастлив, когда колдует на сцене среди электронных девайсов, противогазов, пластмассовых дудок и резиновых телепузиков, «шаров и целлулоидных ящериц», и рядом ловят не меньший кайф и восходящая звезда Ваня в безупречно помятой шляпе, и сверкающий саксофоном невозмутимый Сергей Летов, и верный Псой со своей гармохой, торжествующий – это он все замутил, придумал и осуществил, если бы не он, не видать бы нам сейчас никакого Певзнера.

Вот что накатала я по горячим следам две недели назад, а тут появилось продолжение: мы чуть не встретились с Певзнером в Питере, куда он поехал выступать с поэтами, он теперь нарасхват, живой памятник Москве двадцатилетней давности, когда еще существовали какие-то «все» или «мы все»; приятели тех времен расползлись в разные области и нарисовываются с самых разных сторон: тут, глядишь, Гарик Сукачев (этого вы знаете) твердит, что Дима – его главный друг и учитель, а там – Коля Байтов (вот этого вы вряд ли знаете, а зря – достойная личность, тихий ветеран московской поэтической герильи) сразу начинает улыбаться и цитировать, а вот и я набиваюсь в соратники и тащу Диму в хулиганский одноразовый кавер-проект (он подписывается с удовольствием), и Юля Беломлинская, услышав в «Борее» объявление о предстоящем вечере поэтов, восклицает: «Вы что, не знаете Певзнера? Это же Пастернак от авторской песни!». Эх, Юля, он уже давно не Пастернак и не от авторской, а… Энди Уорхол от Бог знает чего.

Юля тоже, кстати, свежевернувшийся (только не в Москву, а в Питер) из Америки кадр – и тоже такой глоток свежего воздуха, такое из-за-океанское «you-are-not-alone»! Познакомились мы в Париже, у Хвоста в подвальчике, что вылилось в бестолковую пьянку с забавным для участников, но совершенно неслушабельным джемом из рок-н-ролла и блатного фольклора, так что впечатление осталось сумбурное. Но только что, прямо в поезде «Юность» я проглотила ее книжку «Бедная девушка» - и не затем, что хвалит он (она) кукушку и вписывает ее (меня) на симпатичный пустой флэт с уютными полатями и забытым видом на парижские… тьфу, питерские крыши, а от чистого сердца скажу: шикарная книжка, очень настоящая, очень смешная. Смешная в высшем смысле – как в том анекдоте: висит после погрома распятый Рабинович, подходит Хаймович: «Рабинович, тебе больно?» – «Нет, только когда смеюсь». По рваности интонации и скачкам прихотливой мысли - хотя откуда у нас, бедных девушек, мысли, правда, Юля? - слегка напоминает прозу Цветаевой, но прозу Цветаевой я не люблю именно за ее невыносимо серьезный тон: не пристало бабе (да и вообще человеку, но это уж на мой личный вкус) такое серьезное к себе и своим «чуйствам» отношение. Тут же все на месте, быстрый ум настигает и прихлопывает улепетывающую со всех ног женскую дурость, написано левой ногой – но какой ногой! В Пелевина она, правда, не врубилась, но тут уж ничего не поделаешь.

Как многие бедные девушки из узких кругов, Юля всегда стремилась дружить с гениями, оно и понятно – все интересней, чем с мудаками. Я не буду этих ее гениев перечислять - она сама с готовностью пускается в подробности. Да только не умещается собственная личность в резной рамочке из-под Дуни Кулаковой-Панаевой, вот и очень хорошо. Долой безголовый феминизм, да здравствует здоровая самоирония и, как ее… ну, любовь, что ли.

Еще Юля умеет петь свои и не свои песни – низким, богатым на интонации и, что самое ценное, всегда готовым к усмешке голосом. Это ни в коем случае не рок и не блюз: голос-то золотой, да то и дело соскальзывает в старорежимный блатняк - но каким-то образом не «авторскую песню» и не «русский шансон», так что опять же все свободны.

Так что, братцы-ровеснички, добро пожаловать в нашу малопривлекательную постсоветскую посткультуру. Наивно было бы думать, что теперь-то уж, воссоединившись, мы тут горы своротим, или что зажравшийся местный генералитет вдруг прозреет и начнет видеть края, которых отродясь не видел, - но все равно: с вами как-то теплее.