СТАНЦИЯ NOVOSIBIRSK PEACE-DEATH ГЛАВНЫЙ

8 марта сего года произошло весьма радостное событие, и хотя на улице уже конец апреля, многие до сих пор вспоминают – Умка и «Броневичок» давали концерт в Энске. В первый и, дай Бог, не последний раз. Умка (она же Аня ГЕРАСИМОВА) некоторым известна как хиппи-музыкант, другим - как исследователь творчества ОБЭРИУтов (Хармса, Введенского, Вагинова и других), третьим – как переводчик «Бродяг дхармы» Джека Керуака. Аня, иллюзорно базируясь в Москве, безнадежно застряла в 60-70-ых годах (преимущественно американских) и очень этому рада. И самой себе очень рада; впрочем, это - то же самое. Рот до ушей. Ветер в голове. И странные какие-то звуки.

Перед концертом мне удалось поговорить с Аней и соло-гитарстом «Броневичка» Борей КАНУННИКОВЫМ.

- Аня, какие вопросы из тех, что тебе задают, кажутся тебе наиболее идиотскими?

Аня: Какой замечательный вопрос. Ну, у меня есть целая коллекция идиотских вопросов. Например, однажды был такой вопрос: «Твое отношение к эзотерике, изотерике» и еще там чему-то. Только что в Иркутске один красавец предложил «вспомнить пару ухарей-камазистов». Или, например, некто Маслов интересовался, крашу ли я ногти. Но это из ряда вон выходящие, а еще есть коллекция наиболее частых: «Почему тебя называют Умкой», «Почему группа называется Броневичок» и самый любимый – «В каком стиле вы играете?». Вообще, наверное, надо перестать старательно выстраивать у людей в голове свой правдивый образ с помощью правдивых ответов на вопросы и начать гнать пургу, как Том Уэйтс какой-нибудь. Это надо над собой усилие сделать. Я уже от этого недалека.

- Наши читатели очень интересуются...

Аня: ...почему тебя называют Умкой?

- Не. Что хорошего ты находишь в этих наркоманских, развратных и сумасшедших шестидесятых годах?

Аня: Ну, во-первых, они не наркоманские, а психоделические.

- Правильно.

Аня: Спасибо. Наркотики, то есть, собственно говоря, опиаты, были внедрены в тусовку, как полагают некоторые специалисты, не без вмешательства тех сил, которым было выгодно все это свернуть и закопать. Когда человек принимает ЛСД, он задумывается – а стоит ли ему ходить на работу, например. А когда трескается героином – нет, не задумывается, честно ходит, зарабатывает себе на ширку. Ну, это так, в общих чертах. Кроме того, в шестидесятых, кроме наркотиков, была целая куча прекрасных вещей. Свобода, например.

- Попробуй представить себя в Лос-Анджелесе или Сан-Франциско 1965 – 68 года...

Аня: А что, я постоянно туда проецируюсь. Была бы такая рядовая девица с гитарочкой, косила бы под Джоан Баэз, стопом бы ездила. Потом остепенилась бы, поселилась где-нибудь в Орегоне в ээээ... частном секторе с даблом во дворе и видом на заснеженные вершины и мирно седела бы под любимую музыку. Это здесь мы такие выдающиеся, не побоюсь этого слова, потому что наше здесь и сейчас осталось там и тогда. А там и тогда все такие были.

- Хотелось бы жить где-нибудь с вами там поблизости.

Аня: Конечно, конечно. Это не обсуждается. Мы все там жили бы где-нибудь поблизости. Да, собственно, мы так и делаем. Я почему про Орегон? Мы тут по интернету случайно познакомились с такими человечками – судя по всему, они слегка постарше и вот именно с таким прошлым, живут себе в Орегоне, прислали нам свои записи – такая, скажу тебе, вещь, мы чуть ли не по кругу слушали: мужик с бабой вдвоем на четырехканальный «Tascam» записываются с наложениями, как целый бэнд, все шестидесятное, родное, и при этом совершенно современное. Точнее, это их друзья художники нам прислали. А мы им в ответ свои компакты бедненькие. И что же они нам отвечают: «получили, мол, вашу посылочку, слушаем все время, рисуем под это дело... Не думайте, что все американцы такие, как в журналах и по телевизору. Нас тут никто не знает и не понимает, но мы выбираем гудки далеких поездов, grateful dead, умка энд борис и виски». Ну? Ты представляешь себе?

- Нет.

Аня: А вот. Вот вы тут в Новосибирске такие далекие друзья, а они там, в Орегоне. И в принципе мы все соседи.

- Ты перевела «Бродяг Дхармы» Керуака. Не собираешься ли перевести еще чего-нибудь хорошее?

Аня: Больной вопрос. У меня на дне рюкзака еще один его роман и тетрадочка, я вообще-то собиралась переводить по дороге, но этого, конечно, не бывает. Срок сдачи перевода – первое апреля. Ха-ха.

- Этого года?

Аня: О да. Там была такая кровавая история, мне одна девочка прислала по интернету перевод этого романа, я сгоряча договорилась с издателем, потом только сунула нос в перевод, ужаснулась, стала что-то поправлять, завязла, вступила с девочкой в полугодовую мучительную переписку... Там были такие перлы: например – «они пошли на улицу и принесли петуха». В оригинале: «They went to dig the street and have a coke». Да-с. Потом с тем издательством что-то не срослось, я уж было обрадовалась, но этот роман захотело еще одно издательство. Мне стало стыдно, и я взялась переводить по новой, не заглядывая в тот вариант. Хотя я там целыми страницами переписывала. У этой девочки и ее друзей (они живут в другом городе, далеко, слава Богу) ко мне еще какие-то были юридические претензии... В общем, весь букет. И очень тяжелый сам по себе текст, мрачный, про неравную борьбу человека с алкоголем. Как думаешь, кто побеждает?

- Ну, алкоголь, конечно.

Аня: Конечно.

- Один очень сурьезный вопрос. Ты действительно чувствуешь себя свободной от социума? И тебе действительно на него начхать?

Аня: Нну да. Иначе я бы не могла жить. Нигде.

- Здорово...

Аня: Понимаешь, смотря что понимать под свободой. Я ж не эскапист какой-нибудь, я ведь с ним все равно как-то взаимодействую. Приблизительно так, как Остап Бендер с советской властью. Остап Бендер, по-твоему, свободен от социума и пр.?

- Остап Бендер – литературный персонаж.

Аня: Я тоже литературный персонаж. По-крайней мере, я неоднократно это слышала от близких друзей.

- А тебе нравится то, что вы сочиняете?

Аня: Не всегда. Иногда в процессе нравится, а потом не нравится. Иногда наоборот. Но мы же специально никогда ничего не сочиняем, только то, что само получается. Поэтому тут выбора нет.

- Я постоянно слышу такую фразу: «Вот то, что Умка играла в конце 80-х, это да. А потом как-то все...». Как ты думаешь, почему это?

Аня: Думаю, потому же, почему мне не нравится, когда сносят старые здания и строят новые. Потому же, почему раньше деревья были больше и трава зеленее. Ну и еще потому, что у некоторых людей сердце есть, а ушей нет. Ты вот слушал только что «Заначку». И что, это хуже, чем «Дневник Дуни Кулаковой»? Опять же, ранние дела, когда я ничего еще не умела, оставляют у людей впечатление, что они бы тоже так могли, в принципе. Это всегда приятно.

Боря: Раньше вообще считалось, что рокенрол – это под гитару, чем громче, чем лучше, шмурдяк номер 777 и все в этом роде. И люди привыкли к этому и НЕ ЖЕЛАЮТ отвыкать. Особенно которые постарше.

Аня: Между прочем, среди тех, кто постарше, как раз часто встречаются ценители западной музыки, а им как раз нравится, когда все более или менее путем.

Боря: Ну да, например, «Юрай Хип»...

- Да, я только что послушал «Заначку». И мне тоже очень нравится то, что было раньше. Но мне кажется, что начиная с «Хода кротом» появился такой драйв, которого раньше совсем и не было. И это очень здорово.

Аня: То есть со времени устаканивания современного состава. Совершенно верно! Еще, понимаешь, такая вещь: кроме тех, кто слушал меня в 86 году, есть масса людей, которым все это было бы интересно и даже, может быть, необходимо. А самоделки 86-87 года они ни в коем случае не схавали бы, да и западло кормить людей такими делами. Опять же, это же совершенно «не продукт», прошу прощения за такую терминологию. Мы же теперь ого-го, рок-группа, понимаешь! У нас это, саунд, все дела. А тогда кроме голого драйва совершенно точечной отдельно взятой девочки ничего не было. Ну и слова, конечно, тут ничего не изменилось. То есть я хочу сказать, что пластинки, которые мы делаем сейчас, не стыдно продавать. В конце концов, музыканты тоже иногда должны что-то есть, вот такая проза жизни. А любые разговоры о возможном издании тех моих самодельных делов приводят меня в ужас. Хотя есть желающие на этом подогреться. Но шиш им на рыло, это вещи не для продажи.

- Насчет слов, по-моему, неправда.

Аня: То есть? Они стали лучше или хуже?

- Другие совсем.

Аня: ???

- В этих старых самоделочных записях слова такие простые были... Романс прямо.

Аня: Ну да? Я с тобой как филолог не согласна. Готова взять для сравнения «Стеклянную рыбку» и песню «Ход кротом». Что проще? Просто ты к старым текстам привык, а они точно такие же. Все на игре слов, с подкладочкой смысловой, со скрытыми цитатами. А с виду очень просто. Это как раз то, в чем я профи (в отличие от музыки), тут я отвечаю. За слова. За базар, короче.

- А что, в этих скрытых цитатах вся соль, что ли?

Аня: Ничуть не бывало. Но они все равно есть, это просто у меня стиль, что ли, такой. Это так делается. Вот самая любимая народом (да и мной) «Четыре километра до границы» - там ни словечка в простоте. А если это знать уже 15 лет, кажется, что все просто. Так что тут ты не попал. Точнее, попал.

- Не согласен...

Аня: Ну давай по строчке, по слову разбирать. Не думаю, что читателям это интересно...

- Да я не про это. Просто такое было ощущение, что это жизнь такая как бы идет, и ты ее как бы отражаешь... Такое адекватное отражение. Как тебе все надоело, как ты куда-то идешь, откуда-то уходишь, хочешь свободы...

Аня: Ну а сейчас? Все тоже про жизнь, только про современную мою жизнь. Свободы хотеть уже не нужно, она есть. А вот, кстати:

Я так давно не шла, на зная броду

Я так давно не лезла в бой

Я так давно не пела песен про свободу

Я так привыкла, что она со мной

А вдруг она давно ушла к другому

А вдруг она давно ушла к другой

А вдруг она давно ушла к другому

ну и так далее. Это, ты думаешь, когда я сочинила?

- Мне кажется, что ты могла бы это написать и тогда, и сейчас.

Аня: Вот именно. Что и требовалось доказать. На самом деле, конечно, сейчас.

- А вот, кстати, ловлю на слове. Ты говоришь: «Свободы хотеть уже не нужно, она есть». Значит, раньше свободы не было?

Аня: Как когда. И в 86 году, и в 95-м, когда я вылезла опять после пресловутого перерыва, это вылезание было вылезанием из несвободы. Что для бабы, как это ни банально, почти всегда равняется – из-замужа. Особенно в 95 году, я перед этим добровольно в такую внутреннюю кабалу залезла, что еле выцарапалась. Девчонки, никогда не дружите ни с кем из жалости. Ничего хорошего не получится... Ха-ха.

- Значит, получается, отдельно взятое человеческое существо может давить свободу?

Аня: Конечно. Только оно и может. Не государство же, оно же абстракция, а это повседневная конкретика.

- А я думаю, что свобода – она вообще свобода.

Аня: Это потому что ты дяденька и мыслишь абстрактно. У меня был в институте один умный дружок, намного старше меня, и когда я чего-нибудь не понимала (как обычно), он меня утешал: «женщина – носительница конкретной истины». Это я запомнила и при случае цитирую, когда пасую перед абстракциями. Да чего ты, не принимай меня всерьез, я же все время шучу. На самом деле, если серьезно, свобода внутри, это очень просто и понятно. Если внутри нет свободы, ее и снаружи нет. Мандельштам был свободным человеком, Введенский, Бродский... А Маяковский, бедняга, не был. Вот и результат.

- А взять и вообще уйти на фиг – это свобода?

Аня: В каком-то смысле да. Я когда-то в нашей переписке на сайте, когда об этом речь зашла, написала, что для меня свобода – это прежде всего возможность съебаться. Самый вышак, конечно, это уметь жить на одном месте, с женой и детьми, с работой, не обязательно даже любимой, в какой-нибудь ужасной дыре и ПРИ ЭТОМ быть свободным человеком...

- Кстати, Кьеркегор об этом писал. Что «возможность съе…ться» - это первая стадия, а высшая – это вот именно быть связанным по рукам и ногам, и при этом чувствовать свободу. Но такого не бывает. Вроде бы. А вообще-то нет, бывает. Бывает!

Аня: А я и не говорю, что такое бывает. Вышак вообще очень редко «бывает». А я человечек примитивный, свалила – и счастлива. Вот и сейчас.

- Гон все это.

Аня: Ну давай сменим тему.

- Тогда такой вопрос: хочется ли тебе поджечь свой дом?

Аня: А от тут я хитрая. У меня дома-то и нет! И иметь его, собственный, я именно поэтому не хочу. Хотя в конце концов, может быть, все же придется. Но у меня со «своим домом» связан некоторый негативный опыт, у меня его, в сущности, и не было никогда. Поэтому – нет, не хочу, нечего мне поджигать.

- Еще один стандартный, но очень интересный вопрос. Какую ты любишь музыку и какую ты слушаешь в последнее время?

Аня: Мои пристрастия слабо изменились за все время, что я слушаю музыку. Я люблю пресловутые шестидесятые-семидесятые, причем в последнее время это в основном Grateful Dead, Velvet Underground, Kinks, Creedence и очень мало кто еще. J.J.Cale очень. Ну, вот в этом роде. Битлз, конечно.

- А Боря?

Аня: Это все вместе. Потому что поскольку мы вместе живем, слушаем в основном то, что нравится нам обоим. Я еще помимо этого люблю, например, такие группы, как 10CC, Supertramp, Slade, а Боря их не любит, а наоборот, любит Капитана Бифхарта, Оззи Осборна и Einsturzende Neubauten. А я нет...

- Помнишь ли ты такой случай, когда ты шла по трассе и была абсолютно счастлива?

Аня: Разумеется. Это происходило всегда, каждый раз, когда я шла по трассе, и, надеюсь, будет происходить еще не раз. Особенно когда одна.

- Это очень правильно.

Аня: А как же. Это как раз состояние абсолютной свободы, то есть счастье.

- Последний вопрос – про Новосибирск.

Аня: С удовольствием отвечу. У меня тут есть такие замечательные друзья, каких, может быть, нигде нет. И по пути из Иркутска никак нельзя было сюда не заехать, разве можно пропускать такую возможность? У меня тут есть даже родственники. Семья моего любимого дяди, он, правда, старенький уже очень. И я никогда тут не играла, даже квартирников, и очень хотела привезти сюда группу и сыграть, чтобы все получилось, как следует. Для всех вас. Жалко только, что такую высокую цену на билет загнули, я этого не знала и уже ничего не могу изменить. Придется, видимо, воевать на входе. Чтобы все вошли. Я даже боюсь, что наши люди, у которых денег обычно нет, просто не придут. Ну, в следующий раз попробуем исправить положение.

8 марта 2002 г.

Беседу вел Владимир ИТКИН.

Я видел однажды, как подрались муха и клоп. Это было так страшно, что я выбежал из дому и убежал чорт знает куда. Вот так и в альбоме: напакостишь, а потом уже поздно будет. Даниил Хармс