То, что Умка, она же Аня Герасимова – не только автор песен и рок-музыкант, но и профессиональный переводчик, известно давно. Что на ее концертах наравне с дисками можно купить или получить в подарок еще и книги, к созданию которых она так или иначе приложила руку – тоже, можно сказать, явление обыденное. Но вот этой весной среди череды ее столичных концертов затесалось мероприятие несколько неожиданного формата. «Разговор про ОБЭРИУ на филфаке МГУ», согласитесь, не самое очевидное место для выступления рок-музыканта. Зато отличный повод для интервью.
«Сказал «стишки» - и сразу не при делах»
- «Разговор про ОБЭРИУ»… Банально, но все-таки – почему именно они-то?
- Так у меня и диссертация была на тему «Проблема смешного в творчестве обэриутов». Сейчас даже выйдет книжка – я ее почти сделала – будет называться «Вокруг ОБЭРИУ…», и там будет и диссертация, и всякие статьи по теме. А почему обэриуты? Когда что-то непонятно – интересно залезть и посмотреть, что там внутри. Так и здесь – вроде бы смешно, а почему – непонятно, надо разобраться. Я тогда, в 17-18 лет, впервые прочитала Хармса и подумала – «Какая странная вещь!». Потом, курсе на втором, привалил уже Введенский. Решила понять. И вроде бы для себя поняла.
- И совсем недавно ты стала даже редактором книжки Введенского…
- Я ее составила. Это чуть меньше, чем автор.
- Мне кажется, у вас есть общая черта – самоирония, некое подтрунивание над собой…
- У обэриутов нет никакого подтрунивания.
- А как же Хармс?
- Хармс – очень серьезный человек, экспериментатор. Там никакой иронии нет, русскому народу вообще не свойственна ирония. Хармс – человек русский с немецким оттенком. Не свойственна ему ни ирония, ни самоирония. Он очень сильно смеется, но смех у него довольно стремный. Это не ирония. Ирония есть у Олейникова, он тоже очень русский человек, кстати. И у Заболоцкого, наверное, отчасти. А у Хармса и Введенского совсем другой смех, он не иронический.
А у меня – да, у меня полно иронии, самоиронии, я не-по настоящему серьезный человек.
- Ты поэтому свои стихи называешь «стишками»?
- Ну, в том числе да. Но это еще такой жест самозащиты. Потому что столько идиотов называют свои абсолютно недостойные вирши стихами, поэзией, что хочется от них как-то абстрагироваться. В свою защиту хочу сказать, что стишками свои стихи называли такие люди, как Пушкин, Бродский. Томас Венцлова, с которым я работала… Сказал «стишки» - и сразу типа не при делах…
- Меньше спроса?
- Как-то вольготнее себя чувствуешь. Все равно что ботинки надевать на размер больше – всегда есть запас, чтоб нога болталась. Я, например, никогда не хожу в обтягивающей одежде – всегда себе некую фору даю.
«За смайлики я бы секла»
- У тебя в текстах много разных отсылок. Например, в одной из моих любимых песен «Сибирь», мне кажется, мгновенно считывается «Банька по-белому» Высоцкого…
- Ты знаешь, оно как-то из подсознания вылезло. То есть, безусловно, я этот текст знаю, но специально я его туда не помещала.
- А я хотел спросить, насколько для тебя важно, чтобы эти ассоциации считывались…
- Конечно, важно. Среди тех, кто меня слушает – это не очень много народа, но по нынешним временам можно считать, что много – есть люди со сходным бэкграундом, а есть с другим. Мне всегда очень интересно, как меня воспринимают люди с другим бэкграундом, у которых нет в активе этих цитат. Тем не менее, они что-то понимают.
- Тогда как это соотносится с твоей мыслью о том, что в рок-музыке нельзя делать упор на текст?
- Нет, ну что значит «можно-нельзя»? Кто-то делает, кто-то нет... Как можно в музыке делать упор на текст? Это же музыка! Это один из инструментов, как и голос. Это все вместе. Вот играет группа. Мы же не можем делать упор, допустим, на клавишника? Так же мы не можем делать упор на тексты или на вокал. Или на барабанщика. Оно должно работать все в комплексе – тогда это достигает цели.
- Из той же песни – «Я никогда не бываю одна, и я все время одна». Это нормальное состояние творческого человека или у кого как?
- Интересно. Я только что была на вечере Жванецкого…
- Ой, как я тебе завидую!
- Я сама себе завидую! Это был «Дежурный по стране», и его спросили – а как вы относитесь к одиночеству? Ведь рано или поздно ваш телефон замолчит. И он говорит – во-первых, мой телефон и так молчит, видимо, весь удар принимает на себя жена, говорит: «они стесняются тебе звонить». А во-вторых, я и так все время одинок. Я одинок дома, на гастролях, на сцене, и единственные люди, с которыми я не одинок и могу общаться – это моя публика. Это удивительно. Он это много раз повторял. И мы с Борей (Канунниковым) переглянулись, и он говорит – я же говорил, что вы похожи!
А Жванецкий продолжает: человек перед микрофоном – это самый одинокий человек в мире. Вот ты выходишь – перед тобой микрофон, и ты один. Но меня устраивает такое положение вещей. У меня есть несколько друзей, с которыми я могу поговорить, у меня есть Боря, в конце концов. Но внутри себя я, конечно, все время одна, и моих близких друзей это иногда напрягает.
- В одном из интервью ты говорила, что сейчас идет своеобразное повторение 60-х, и поэтические чтения собирают едва ли не большее количество зрителей, чем рок-концерты. Тогда, с одной стороны, получается какое-то стремление к живому слову, общению, а с другой – молодое поколение никуда не денется от культуры интернета, где от слова вообще уходят: там смайлики и так далее - пока не поставишь скобочку, никто не поймет, что ты шутишь…
- Вот, кстати, за смайлики я бы секла просто. Люди вообще слова перестали понимать. Я переписываюсь с людьми – они говорят: «Какая ты жесткая». А я просто смайлики не ставлю.
- Может быть, это какой-то новый язык?
- Не знаю. По-моему, никакого языка там нет.
«Летов сказал бы: «Заведите кота!»
- Вы же с Борей слушаете винил?
- Да, Боря вообще виниловый человек. Он всю жизнь с пластинками. И когда появилась возможность, он поставил вертушку. Он очень хорошо разбирается в этом, у него довольно много пластинок, но он не коллекционер, он слушатель. То есть он не гоняется за какими-то редкими изданиями, чтоб с них потом пыль сдувать. Но есть такие издания, которые категорически лучше звучат. Их имеет смысл искать. Джаз, например…
- Не то слово! Я, скажем, поставил пластинку Майлса Дэвиса – там слышно, как дека контрабаса вибрирует…
- Если правильно расположить колонки, возникает ощущение, будто находишься перед сценой, оказываешься как бы "внутри" записи. Я в этом мало понимаю, но почувствовать могу.
- И твоя пластинка, кстати, звучит гораздо богаче, чем на компактах.
- Конечно. Боря на это голову положил.
- А еще одну пластинку делать собираетесь?
- Нет, пожалуй, одной хватит, мы и так с ней горя хлебнули. Нельзя за три дня записать пластинку, а нам именно это и пришлось тогда сделать, и осуществление мечты превратилось в сплошную нервотрепку. И после этого то, что мы вообще не завязали с музыкой и продолжили играть концерты – это редкий случай.
Была очень серьезная личная катастрофа. У меня очень многое связано с Севастополем, и вдруг это все превращается в какой-то фарс. И стоит какому-нибудь артисту туда поехать – начинается… И если не поехать – тоже.
- Есть кощунственное мнение, что, допустим, Егор Летов вовремя умер. Что бы он сегодня ни сказал…
- Да он бы все правильно сказал. Сказал бы: «Заведите кота!»
- Кстати, он для тебя кто?
- Я начала его слушать довольно поздно. Была на нескольких концертах, которые произвели на меня сокрушительное впечатление. Считаю, что это – один из самых великих людей России ХХ века.
- Как ты думаешь, сейчас могут появиться фигуры такого же масштаба? Ведь многие начинающие артисты, группы поют на английском языке…
- Да с этого все начинали. Вообще английский язык гораздо проще для рок-песен. Это ведь была развлекательная музыка, и то, что потом это было наполнено глубоким смыслом – довольно странный поворот сюжета. Оно началось как развлекуха для молодежи, а потом стало «голосом протеста» и прочее, и прочее. Потом и это было коммерциализировано, в общем, не мне об этом рассуждать.
А появление новых масштабных фигур непредсказуемо. Может быть, они уже есть, а мы о них ничего не знаем.