ДЖЕК КЕРУАК "БРОДЯГИ ДХАРМЫ"

ДЖЕК КЕРУАК

БРОДЯГИ ДХАРМЫ

Роман
Перевела с американского А.Герасимова

12

Я действительно был восхищен мудростью Морли: "с этими его дурацкими видами заснеженных швейцарских Альп," - думал я.
Но внезапно начался джаз: один сумасшедший миг - и я увидел, как Джефи сбегает с горы гигантскими двадцатифутовыми прыжками: летит, мощно приземляется тяжелыми бутсами, прыгает футов на пять, бежит и снова летит с безумным ликующим кличем вниз по скату крыши мира, и тут меня осенило: идиот, с горы упасть невозможно, - и тут с воплем сорвался я с насеста и помчался вниз вслед за Джефи, точно такими же гигантскими прыжками, и буквально за пять минут (подошвы мои лупили по скалам, валунам, песку, мне было уже все равно, только бы поскорее), мы с гиком, скача, точно горные козы или, лучше, как китайские безумцы тысячу лет назад, ворвались в мирную жизнь медитирующего Морли, который сказал, что, увидев, как мы слетаем с горы, не поверил своим глазам. Последним огромным прыжком, с воплем восторга, я приземлился у озерца, врезался пятками в прибрежную грязь и шлепнулся, страшно довольный. Джефи уже разувался, вытряхивая камешки и песок. Вот это да. Я снял тапочки, вытряхнул оттуда пару ведер мусора и сказал: "Эх, Джефи, преподал ты мне последний урок: с горы упасть невозможно".
- Вот именно в этом смысл изречения: "Достигнув вершины, продолжай восхождение".
- Да, черт возьми, твой триумфальный клич - самое лучшее, что я слышал в жизни. Жаль, магнитофона не было, я бы записал.
- Не годится людям внизу слышать такие вещи, - чрезвычайно серьезно заметил он.
- Ей-Богу, ты прав: будут бродяги-домоседы, нежась на мягких подушках, благосклонно внимать воплю покорителя вершин - нет, не заслужили они этого. Да, когда я посмотрел, как ты несешься с горы - вот тут я все понял.
- Ах, у Смита нынче маленькое сатори, - вставил Морли.
- Как ты тут, кстати?
- Да ничего, в основном спал.
- Вот черт, я ведь так и не дошел до вершины. Теперь мне стыдно, теперь, зная, как спускаться с горы, я понял, как на нее подниматься, и что упасть невозможно, но все, поздно.
- Вернешься следующим летом и поднимешься. Ты хоть понимаешь, что ты первый раз в горах, а старого ветерана Морли обскакал?
- Определенно, - подтвердил Морли. - Как думаешь, Джефи, присвоят Смиту титул Тигра за его сегодняшние свершения?
- Еще бы, - сказал Джефи, и я почувствовал настоящую гордость. Я был Тигром.
- В следующий раз, черт побери, обещаю быть львом.
- Все, мужики, пошли, нам еще предстоит долгий путь через осыпь до нашей стоянки, потом через долину камней и по тропе вдоль озера, ого, боюсь, засветло не поспеем.
- Мне кажется, все будет в порядке, - Морли указал на осколок луны в голубом, но уже розовеющем, углубившемся небе. - Она осветит нам путь.
- Пошли. - И мы встали и пошли. На этот раз опасный выступ, напугавший меня по дороге туда, показался шуткой, я шел вприпрыжку, пританцовывая, я понял: упасть с горы невозможно. Не знаю, можно ли на самом деле упасть с горы, но лично я понял, что нельзя. Таково было мое прозрение.
И все же приятно было спуститься в долину, теряя из виду все эти величественные горизонты; часам к пяти стало смеркаться, я отстал от ребят футов на сто и шагал сам по себе, размышляя и напевая, помеченной катышками оленьей тропой меж камней, не надо думать, волноваться, вглядываться вдаль, - знай держись черненьких оленьих катышков и радуйся жизни. В какой-то момент я увидел, как Джефи, ненормальный, забрался просто так ярдов на сто вверх по снежному склону и съехал оттуда в бутсах, как на лыжах, последние несколько ярдов на спине, хохоча. Да еще и штаны опять снял и обернул вокруг шеи. Он говорил, что делает это просто для удобства, и это правда, кроме того, вокруг не было никого, кто мог бы его увидеть, однако я думаю, в походах с участием девиц он преспокойно проделывал то же самое. Я слышал, как Морли разговаривает с ним в огромной пустынной долине: за многие футы каменистого пространства его голос узнавался безошибочно. Я столь прилежно следовал оленьей тропе, что вскоре потерял друзей из виду, только слышал их голоса, и шел в полном одиночестве вдоль отрогов, по руслам ручьев, доверяя инстинкту моих милых олешков, - и не напрасно: к наступлению темноты древняя оленья тропа вывела меня прямо к знакомому мелкому роднику (где животные останавливались на водопой последние пять тысяч лет), а Джефи уже развел костер, и пламя бросало оранжевый отблеск на нашу скалу. Луна поднялась высоко и светила ярко. "Повезло нам с луной, братцы, еще восемь миль пилить".
Мы перекусили, напились чаю, собрали рюкзаки. Одинокий спуск по оленьей тропе был, пожалуй, самым счастливым моментом всей моей жизни, и, покидая стоянку, я оглянулся, надеясь увидеть в темноте кого-нибудь из оленей, олешков моих, но нет, ничего не видать, и я просто сказал спасибо всему, что осталось наверху. Так мальчишкой бродишь один целый день по лесам и полям, а вечером, по дороге домой, идешь, не сводя глаз с тропы, шаркаешь ногами, размышляешь, насвистываешь; так, наверно, двести лет назад шли индейские мальчишки за широко шагающими отцами с Русской реки на Шасту, так арабские дети следуют за отцами, отцовской тропой; эта песенка веселого детского одиночества, шмыганье носом, так девочка везет домой на санках младшего братца, и оба напевают, бормочут что-то свое, строят рожицы снегу, санному следу, еще немножко побыть самими собой, прежде чем усесться на кухне и сделать лицо, приличествующее этому миру серьезности. "Но что в мире может быть серьезнее, чем идти по оленьей тропе к водопою?" - думал я. Мы приступили к долине камней, пять миль в ясном лунном свете, было несложно скакать с валуна на валун, валуны белели, как снег, глубоко чернели тени. В лунном свете все было белым, чистым, прекрасным. Порой серебристо проблескивал ручей. Далеко внизу были сосны и маленький пруд.
Тут-то ноги мои и отказали. Я окликнул Джефи и извинился. Я не мог больше прыгать. И подошвы, и бока ступней были натерты и саднили. Тапочки - слабая защита. Пришлось Джефи поменяться со мной обувью.
В бутсах, не тяжелых, но надежно защищающих ногу, стало значительно проще. Отличное новое ощущение - скакать с валуна на валун, не чувствуя боли сквозь тонкие теннисные тапочки. Да и Джефи нравилась неожиданно обретенная легконогость. С удвоенной скоростью пустились мы вниз по долине. И все же каждый шаг давался с трудом, усталость настигла нас. С тяжелым рюкзаком за спиной трудно контролировать мускулы бедер, необходимые для спуска с горы, который бывает порой труднее, чем подъем. Да еще надо было преодолевать завалы: идешь-идешь по песку, вдруг каменный завал преграждает путь, надо забираться на камни и прыгать с одного на другой, внезапно камни кончаются, и спрыгивай опять на песок. Или вдруг попадаешь в непроходимую чащу, надо идти в обход или продираться напрямик, порой я застревал с рюкзаком и стоял, ругаясь и дергаясь, в невозможном лунном свете. Мы не разговаривали. Кроме того, я злился, потому что Джефи и Морли боялись остановиться и передохнуть, говорили, что сейчас это опасно.
- Не все ли равно, луна яркая, можно даже поспать.
- Нет, надо сегодня ночью добраться до машины.
- Остановимся хоть на минутку. Ноги не выдерживают.
- Разве что на минутку.
Но минуты, конечно, не хватало, и вообще, по-моему, они впали в истерику. Я ругался на них и однажды даже сорвался на Джефи: "На хрена так убиваться, тоже мне развлечение!" (И все твои идеи - фигня, добавил я про себя). Чуть-чуть усталости многое меняет. Бесконечная лунная долина, зажатая меж двух скалистых стен, камни, "утки", камни, наконец уже вроде бы показалось, что дошли - ан нет, ничего подобного, ноги мои вопиют о пощаде, я матерюсь, ломлюсь сквозь ветки и бросаюсь на землю, чтоб отдохнуть хоть минуту.
- Давай, Рэй, пошли, осталось чуть-чуть. - Я, конечно, понимал - терпения во мне ни на грош, это давно известно. Зато я умею радоваться. Добравшись до альпийского луга, я растянулся на животе, напился воды из родника и тихо, мирно радовался, пока они озабоченно обсуждали, как бы им вовремя успеть к машине.
- Да ладно вам, такая чудесная ночь, а вы уж совсем себя загнали. Попейте водицы, поваляйтесь минут пять-десять, все само образуется. - Теперь я оказывался философом. И действительно, Джефи согласился со мной, и мы как следует отдохнули. После нормального человеческого отдыха я был уверен, что спокойно доберусь до озера. Красивая была дорога. Лунный свет сочился сквозь густую листву, бросая пеструю тень на спины Морли и Джефи, шедших впереди. Мы вошли в хороший ритм и весело покрикивали: "хоп-хоп", перестраиваясь на поворотах, все вниз, вниз, в славном свинговом ритме спуска. А как хорош был в лунном свете гремучий ручей, летящие блестки лунной воды, белоснежная пена, черные как смоль деревья, настоящий лунно-тенистый эльфийский рай. Воздух стал нежнее, теплее, вернулись человеческие запахи. Запах озерного прибоя, цветов, мягкая пыль земли. Там, наверху, все пахло льдом, снегом, бессердечным камнем. Здесь - лесом, отдающим солнечное тепло, солнечной пылью, отдыхающей под луною, влажным песком, цветами, соломой - добрые земные запахи. Приятно было шагать по тропе, правда, в какой-то момент я снова почувствовал страшную усталость, хуже, чем в бесконечной долине камней, но внизу уже мерцал огонек в сторожке у озера, славный маленький фонарик, так что все было в порядке. Морли и Джефи беспечно болтали, оставалось только скатиться к машине. И внезапно все кончилось, точно длинный и страшный сон, мы идем по дороге, вокруг домики, под деревьями припаркованы автомобили, а вот и машина Морли.
Мы скинули рюкзаки.
- Судя по всему, - сказал Морли, прислоняясь к машине, - прошлой ночью никаких заморозков не было, так что я совершенно напрасно возвращался и сливал воду.
- А вдруг были? - Но Морли зашел в магазинчик за машинным маслом, и там ему сказали, что заморозков не было, наоборот - ночь была одна из самых теплых в году.
- Столько было возни, а толку? - сказал я. Ну и ладно. Мы умирали с голоду. - Поехали в Бриждпорт, - предложил я, - зайдем куда-нибудь, возьмем гамбургеров с картошкой, кофейку горячего. - Вдоль озера доехали мы до гостиницы, куда Морли вернул одеяла, а оттуда - в городок. Бедняга Джефи, тут-то я и раскусил, где его ахиллесова пята. Этот крутой паренек ничего не боялся, мог неделями бродить один по горам и отважно сбегать с вершин, но стеснялся зайти в ресторан, потому что люди, сидящие там, слишком хорошо одеты. - Какая разница? - смеялись мы с Морли. - Просто зайдем пожрать, и все. - Но Джефи считал это место чересчур буржуазным и требовал перейти через дорогу, в более пролетарское с виду кафе. Это оказалась бестолковая забегаловка с ленивыми официантками - пять минут мы просидели за столиком, и никто даже не почесался принести меню. Я рассвирепел и сказал:
- Вернемся обратно. В чем дело, Джефи, чего ты боишься? Ты, конечно, все знаешь о горах, зато я знаю, где лучше ужинать. - Мы слегка надулись друг на друга, это было неприятно. Но третье кафе оказалось лучше первых двух, там был бар, где в коктейльном полумраке пьянствовали веселые охотники, длинная стойка с неплохим выбором блюд и много столиков, за которыми дружно насыщались целые семьи. Отличное богатое меню: горная форель и все такое прочее. Кстати, как я выяснил, Джефи еще и боялся потратить на хорошую еду лишние десять центов. Я сходил в бар, взял стакан портвейна и принес его к нам за столик (Джефи: "Ты уверен, что это можно?") и подкалывал Джефи, который немного освоился: - Так вот оно в чем дело, ты просто старый анархист и боишься общества. Не все ли нам равно? Сравнения одиозны!
- Да нет, Смит, просто мне показалось, что там сидят богатые старперы и слишком дорого, да, я согласен, я боюсь всего этого американского благополучия, я старый бхикку и не имею ничего общего с этим высоким уровнем жизни, со всей этой фигней, я всю жизнь был беден и к некоторым вещам никогда не привыкну.
- Твои слабости достойны восхищения. Я их покупаю. - И мы учинили неистовый ужин: свиные отбивные с жареной картошкой, горячие булочки, пирог с голубикой и прочие радости. Мы честно проголодались, это было не смешно, а действительно честно. Потом мы пошли в винный магазин, где я приобрел бутылку мускателя, а старик хозяин и его толстый приятель посмотрели на нас и спрашивают: "Где ж это вы, ребята, были?"
- Да там, на Маттерхорн лазили, - гордо отвечал я. Они глазели на нас, раскрыв рты. Я чувствовал себя отлично, купил сигару, закурил и добавил: - Двенадцать тысяч футов, и вернулись с таким аппетитом и в таком прекрасном настроении, что это вино именно ляжет так, как надо. - Дядьки так и стояли с открытым ртом. Мы были загорелые, грязные, обветренные и вообще вид имели довольно дикий. Они ничего не сказали, наверно, решили, что мы психи.
Мы сели в машину и покатили в Сан-Франциско, попивая винцо, хохоча и рассказывая разные истории, и Морли вел прекрасно, он тихонечко прошуршал по сереющим улицам Беркли, пока Джефи и я мертвецки спали на своих сиденьях. Вдруг я проснулся, как ребенок, от того, что мне сказали: ты дома; вывалился из машины, пробрел по траве до дверей, отпахнул одеяло, упал и спал до следующего дня великолепным сном без сновидений. Когда я проснулся, вены на ступнях полностью прочистились. Все тромбы просто рассосались. Я был счастлив.

[1]  [2]  [3]  [4]  [5]  [6]  [7]  [8]  [9]  [10]  [11]  [12]  [13]  [14]  [15]  [16]  [17]  [18]  [19]  [20]  [21]  [22]  [23]  [24]  [25]  [26]  [27]  [28]  [29]  [30]  [31]  [32]  [33]  [34]